Дом на Уотч-Хилл

Затем он оказался у моего столика, глядя на меня сверху вниз, и эта причудливая мысль сгорела как туман на солнце.

Ранее я говорила, что у меня есть предпочитаемый тип. Этот мужчина олицетворял данный тип. Этот мужчина был формой, в которой отливали данный тип, а сделав его, эту форму сломали, и любой другой мужчина, которого я выбирала в прошлом, был лишь тенью его. Такие резкие грани, которые я искала — у этого мужчины их было с лихвой. Да у его острых граней были острые грани. Была некая… будь я вычурной, я бы сказала, что это аура, которая окружала его, серебристая, соблазнительная и каким-то образом сотканная одновременно из сияния и отсутствия света, будто он носил свечение полной луны, накинутое на полночь словно плащ.

— Я Келлан.

— Стоп, — поспешно сказала я прежде, чем он успел продолжить. — Никаких фамилий.

— Я и не намеревался сообщать её тебе.

Я нахмурилась, одновременно удовлетворённая (он знал правила) и раздражённая (похоже, он сам их устанавливал). Я всегда думала, что если мужчина одарит меня взглядом, который я использовала сама, я буду упиваться этим, абсолютно утрачу рассудок.

Но я всей душой негодовала.

И вообще, выбрала бы я его, если бы увидела? Да. Смысл не в этом. Смысл в том, что он выбрал меня; это раздосадовало, и теперь я ни за что не займусь с ним сексом, вопреки тому, что блондин сейчас брал куртку, чтобы уйти, а средиземноморский мужчина уже удалился.

А ещё взгляд этого ублюдка был даже более отточенным, чем мой.

— Они всегда приходят, когда ты призываешь, не так ли? — ирландский акцент, как у блондина. Чертовски сексуальный. Когда он развернул стул и опустился на него, тот скрипнул под его весом. Может, около 188 см ростом, около 110 кг. Мне нравятся крупные мужчины; они создают впечатление, что я могу обрушить на них безумие в постели и не беспокоиться о том, что я им наврежу. У меня во рту пересохло.

— Я не просила тебя присоединиться ко мне, — ровно сказала я.

— Ты также не говорила мне уйти.

— Уйди.

Он мгновенно встал.

— Сядь, — зарычала я.

В его тёмном взгляде сверкнуло веселье. Стул снова скрипнул. Во рту у меня абсолютно пересохло.

— Ты предпочитаешь выбирать, — пробормотал он. — Это заставляет тебя чувствовать себя сильной.

Именно так. Я имела так мало контроля в жизни, что мне нужна была хоть эта единственная деталь. И я не осознавала это полностью до сего момента, когда мужчина сделал выбор за меня.

— Терять контроль, потому что мир отнимал его у тебя по бесконечно малым крупицам, без предупреждения и твоего согласия, в унизительной манере — это одно. Терять контроль, потому что ты сама приняла такое решение, потому что ты встретила того, с кем можешь отпустить себя, вырваться на свободу, не подчиняться правилам, не платить дань ни богу, ни демону — это совершенно другое.

— Полагаю, ты считаешь себя именно таким.

— Я наблюдал за тобой с того момента, как ты вошла, и точно знал, чего ты ищешь. Йен, блондин, на котором ты остановилась — хороший мужчина, без вопросов. Я хотел бы видеть его рядом в сражении, и я доверяю ему управление несколькими моими компаниями. Но он бы оставил тебя такой же неудовлетворённой, как и все остальные. Моя догадка — ты так предпочитаешь. Играешь безопасно. Никогда не выбираешь того, с кем можешь захотеть увидеться вновь. И каково тебе снова и снова давиться одной и той же пресной закуской? Готова к полноценному блюду?

Намекает, что он — это блюдо. И как деликатно он только что дал понять, что он богат, и Йен работает на него, а не наоборот.

— Ой, иди в пи*ду, — прорычала я.

Его улыбка обрисовывалась волчьей натурой и насмешливостью.

— В твоём номере или в моём?

— Ты думаешь, что знаешь меня. Ты не знаешь меня, — огрызнулась я.

— Ты сама себя не знаешь, — огрызнулся он в ответ.

Забавно. Мы думаем, что хотим мужчину, который нас видит. Который нас понимает. Но стоит выкатить такую редкость на стол, и мы начинаем откровенно обороняться, выстраиваем баррикады направо и налево. Он прав. Моя жизнь состояла исключительно из ответственности, оплаты счетов, слишком длинного списка дел, слишком малого количества часов в сутках, умирающей матери, ни секунды задуматься, чего я хотела или чем могу однажды стать, будь у меня возможность.

Я хотела, чтобы Джоанна Грей жила. Я стала тем, в чём она нуждалась.

Без неё я барахталась.

В некоторой странной манере всё ощущалось так, будто я родилась в день её смерти. Будто она стала частью прошлого, чтобы я стала частью будущего; чтобы я вообще поняла, что у меня может быть будущее. Это единственное объяснение, которое я могла дать бесчисленным нестабильным эмоциям, пробуждавшимся во мне. Должно быть, я погрузила себя в неглубокий транс, чтобы выживать. Онемение было в высшей степени функциональным. Лишившись желаний и потребностей, личность может отдавать полностью и без конца. И я не сожалела об этом. Я бы делала это снова и снова.