Дом на Уотч-Хилл

Эсте за то недолгое время, что он провела здесь, обременила меня таким количеством информации, что можно было подумать, что я не стану активно искать ещё больше сведений. Я даже не рассказала ей, что пожар, спаливший наш дом, устроили намеренно, не поведала о мнимой попытке покушения на мою жизнь, о теле в амбаре или об исторической хижине и необъяснимой книге. Я была слишком занята попытками впитать всю информацию, которую она кидала в меня, и потому я не делилась своими новостями.

Но если честно, под всем этим маячила глубинная, непоколебимая настороженность, которая и связала мне язык. Я планировала рассказать Эсте всё до малейшей детали, когда она приедет, чтобы узнать её мнение. Я думала, что мы будем вместе изучать опасности моей новой жизни. Потом я обнаружила, что она знала, кем я была всю мою жизнь, и не говорила мне, и недоверие пустило корни в моём сердце. Я не могла отбросить чувство, что мне нужно узнать ещё что-то важное, что-то критичное. Моя лучшая подруга, которой я доверяла слепо и всецело, никогда не говорила мне, что я ведьма; что ещё она может утаивать? В данный момент я не доверяла никому и ничему, кроме самой себя. Возможно, даже тому, что Джунипер может раскрыть в своём письме. Да и как я могла доверять, узнав, что мои самые близкие люди врали мне всю мою жизнь? Разве незнакомцы не будут врать с ещё большей готовностью?

Возможно, книга знала что-то о моей матери. Эта мысль могла показаться абсурдной, но книга же писала сама себя, и это выходило далеко за пределы абсурда, так что абсурд вообще уже не применялся. Возможно, она содержала в себе родословную всех ведьм и могла сказать мне, кто я, или хотя бы предложить хорошую зацепку.

«Беги», — приказала книга. Но зачем? Изначально она, похоже, пыталась помочь мне понять, кто я. Затем противоборствующие силы сражались за контроль над её страницами и право общаться. Отчаянно желая узнать больше от любого из этих рассказчиков (которые почему-то казались мне более беспристрастными, чем люди вокруг), я просто была достаточно обезболена алкоголем и движима вскипающей злостью, чтобы чувствовать себя раздражённо беспечной, почти неукротимой.

Вооружившись двумя фонариками и светильником на батарейках, который я повесила на плечо, я сотворила достаточно яркий нимб света, чтобы испытывать обоснованную уверенность, что не впаду в полную панику, когда войду в чернильный коридор.

Но Боже, ночью поместье было почти угнетающе огромным! В темноте легко было вообразить, что дом, как сказала Эсте, простирается бесконечно. Что если я уйду слишком далеко или не буду уделять строгого внимания, то могу забрести в какие-то неведомые ведьмовские земли, из которых нельзя просто вернуться той же дорогой, и это будет стоить мне крови или частицы души. Серьёзно, тут была башня без входа, дверь в кабинете Джунипер, которая не открывалась, потайные панели в стенах, соединяющие части дома; поместье Кэмерон было далеко от предсказуемости.

А я была ведьмой. Насколько же это немыслимо?

Медля и набираясь решимости, я представляла себе чудовищную крепость снаружи, вспоминала своё инстинктивное впечатление о ней в день, когда увидела это место впервые, и рассмеялась вслух при мысли о том, что здесь и сейчас, посреди ночи я, с недавних пор неукротимая Зо Грей, стояла в чернейшей из дыр, собиралась войти в ещё более чернильную, сильно повреждённую пожаром, самую ужасающую часть дома.

Наглости мне в последнее время хватало, надо отдать должное. Либо же я страдала от опасного дефицита мозговых клеток.

Тогда я осознала, что смех перед битвой — это комплект брони. Настрой скис, я расправила плечи и уверенно пошагала к входу в пропитанный дымом ледяной коридор и тут же испугалась внезапному сгущению тьмы вокруг меня, загустению самого воздуха, словно начало коридора противилось моему входу. Мне пришлось протолкнуться внутрь, пробиться, и я едва не упала головой вперёд, когда зловещее сопротивление загадочным образом прекратилось.

Моя уверенность быстро угасала. Чем дальше я шла, тем более ледяным и странно узким становился коридор, он начинал ощущаться странно перекошенным, опасно отклонялся от формы квадрата. Задрожав, я чувствовала себя так, будто стены сдвинулись сокрушительно близко, пол уходил под углом. Раз или два я останавливалась, чтобы вытянуть руки в стороны и измерить ширину, обнаруживая, что коридор не изменился; изменилось лишь моё восприятие его. Каким-то образом дом заставлял меня испытывать клаустрофобию, чувствовать себя выбитой из равновесия, когда для этого не было причин. Спустя время я обернулась назад, но вообще ничего не могла увидеть. Позади не было даже слабейшего проблеска света. Как будто я стояла лицом к сплошной чёрной стене. Я на мгновение подумала вернуться в свою комнату, но вид позади каким-то образом казался более устрашающим, чем вид впереди, так что я продолжила идти.