Дом под номером 14 (СИ)

Это продолжалось целый день, пока снова не появился Малфой и брякнул что-то, отчего из глаз Гермионы брызнули слезы.

***

Четыре дня потратила Гермиона, насмехаясь над Малфоем, который отпрыгивал от радио каждый раз, когда то начинало играть или разговаривать голосом нарочито веселого диктора. За это время я видела, как она тыкала в различные кнопки, видимо, объясняя Драко принцип работы, и показывала несколько стареньких кассет, некоторые из которых оказались с порванной пленкой, но музыку послушать все же удалось.

Весь пятый день Грейнджер и Малфой проработали под нескончаемую мелодию, и изредка Гермиона позволяла себе шепотом подпевать, если знала слова.

И даже если не знала.

***

Работы прибавилось — сна убавилось.

Все честно.

***

Гермиона с разбегу бухнулась на колени, прижимая ладони к лицу, словно надеялась остановить бешеный поток слез, лившихся из глаз. Ее плечи ходили ходуном, и она раскачивалась взад-вперед, не в силах подняться на ноги или хотя бы как стоит вздохнуть.

Кот оценил состояние хозяйки и медленно приблизился к ней, потерся о ее колено и раскрыл рот в неслышном мне мяуканье.

Я судорожно сглотнула и неспешно задернула штору.

Что ж… Все когда-то случается в первый раз.

***

Я все еще пыталась понять.

Понять, осознать, разузнать, обнаружить правду.

Походы в школу стали мучением.

Зачем ходить в место, где тебе обещают знания и загружать голову бесконечными цифрами, правилами, законами и установками, если не можешь ответить самой себе на простые, элементарнейшие вопросы, касающиеся людей, которые тебя окружают?

Спасал только Энди — Энди, который, как оказалось, за лето вытянулся (так говорили учителя), похорошел (слова одноклассниц), посмелел (показательная стычка со старшеклассником, который случайно умудрился забрызгать меня водой из питьевого фонтанчика) и стал очень милым молодым человеком (ох, уж эта мама!). Хотя меня очень заботило то, что я не могла поделиться с ним всеми причудами четырнадцатого дома.

А их, знаете ли, только прибавилось.

***

Гермиона сидела за столом в восемь, когда я выходила из дома.

Не сдвинулась с места и в полдень, когда я забежала домой за оставленной там тетрадью.

К четырем изменился только размер стопки книг, отставленных в сторону.

В семь она ненадолго отложила карандаш, а в девять позволила глазам отдохнуть пару минут.

Около трех, когда я, проворочавшись в кровати несколько часов кряду, все-таки выглянула в окно, я вновь увидела Гермиону.

Она уснула прямо за столом, сжимая в пальцах карандаш и придерживая лист бумаги, исписанный мелким почерком. Кот пытался добудиться, бодая ее лбом в висок, щекоча уши и шею пушистым хвостом, лапой толкая ручки, так что они скатывались со стола.

Но Гермиона слишком устала.

Слишком не выспалась, чтобы проснуться теперь.

В конце концов он был вынужден успокоиться и свернуться рядом с ней, смяв под своим тельцем все бумаги и просунув передние лапы Гермионе под щеку.

Моя улыбка почему-то вышла грустной.

***

Я поняла, что после нашего не особо продолжительного, но все-таки настоящего разговора, меня намного больше стало заботить состояние Гермионы. Вот уже два месяца я находилась в постоянном напряжении, замечая появляющиеся из ниоткуда шрамы и синяки, отмечая про себя, как мало она стала спать, ругая Малфоя за то, что не особо стремится помочь ей.

Иногда мне безумно хотелось прийти к ней и сказать, что все хорошо, все образуется, она справится с любыми трудностями, переживет любые напасти.

Однако вместе с тем мне казалось, что узнай я, в чем на самом деле заключалась проблема, я бы резко изменила свое мнение.

***

Заглянув в окно, я подумала, что Гермионы не было в комнате — все же не привыкать.

Но она была.

Я заметила макушку за диваном. Слегка растрепанные волосы выдавали ее присутствие, хотя иногда Гермиона и скрывалась за потертой спинкой целиком, наклоняясь вниз. Кажется, она сидела на коленях.

Я осмотрела комнату и — не обессудьте — впервые за все время заметила каминную трубу, идущую вверх. Никогда до этого не обращала внимания, чтобы Гермиона была любительницей разжечь камин и понежиться вечерком у огня. Но тогда она занималась именно этим — я легко могла представить себе, как она выставила вперед ладони, набираясь тепла обжигающих языков пламени.

Единственным, что казалось немного странным, была температура за окном — на улице тем вечером совсем не было холодно. Может, лишь слегка остыла земля к вечеру, но не больше, однако, Гермиона провела у камина долгие часы, перед тем как наконец поднялась в полный рост.

Она обернулась, и на мгновение мне почудилось, что в глазах ее блестят слезы, но она быстро сморгнула их. Гермиона приняла равнодушный вид, отряхнула колени, расправила майку, разгладив ткань на груди и животе, и подошла к окну. Я видела, как она, забывшись, растерянно водит пальцем по слегка запотевшему стеклу.

По ее лицу было сложно что-либо понять. Она была убийственно спокойна — именно так могло показаться на первый взгляд, но я знала Гермиону достаточно долго, чтобы набраться выдержки и немного подождать.