Энкар’ал был совсем рядом. Даже с закрытыми глазами Калам ощущал его присутствие. Волна жаркого смрадного воздуха подсказала, что демон уже раскрыл свою пасть.
Перевернувшись на другой бок, Калам засунул правый кулак в пасть чудовища. Там он разжал пальцы, оставив горсть окровавленных камешков и песка, а другой рукой всадил в грудь демона кинжал.
Голова монстра запрокинулась. Калам поспешно откатился в другую сторону и встал. Но тут же рухнул снова: ноги не держали его. Падая, он успел заметить один из своих кинжалов: тот был воткнут в землю в каких-нибудь пятнадцати шагах от него.
Энкар’ал сотрясался всем телом. Он задыхался; когти отчаянно царапали выжженную землю.
Калам вновь начал ощущать свои ноги. Он сразу же пополз к кинжалу.
«Скорее всего, это тот, с волнистым лезвием. Очень кстати».
Земля содрогнулась от сильного толчка. Калам повернул голову. Демон прыгнул, распластавшись там, где мгновение назад находился его враг. Из холодных глаз чудовища сочилась кровь. Похоже, демон чувствовал, что дело плохо. Задыхаясь, он разинул пасть. Оттуда тоже лилась кровь и вылетали клочья грязной пены.
Держа кинжал в правой руке, Калам медленно, двигаясь на четвереньках, подполз поближе.
— А у меня есть для тебя сюрприз, — прохрипел он. — Мой давний дружок захотел поздороваться с тобой.
Энкар’ал грузно завалился на бок, раздробив кости собственного крыла. Плетью вздымался его хвост; он сучил лапами, судорожно сжимал и разжимал когти, снова и снова ударяясь головой о каменистую землю.
— Запомни мое имя, демон, — прошептал Калам, подбираясь к голове демона.
Убийца подтянул колени. Кинжал он держал обеими руками. Острие поднималось и опускалось вместе с дергающейся шеей.
— Я — Калам Мехар… тот, кто проткнул тебе глотку.
Он всадил лезвие в толстую, шершавую кожу шеи. Оттуда хлынула кровь, вымывая куски отсеченных жил.
Калам успел откатиться в сторону. Он несколько раз перевернулся, пока вновь не оказался на спине. Тело немело. Убийца глядел на кружащиеся звезды… пока не провалился в темноту.
Бесполезно дознаваться, кто возвел крепость Б’ридис. Даже в те далекие времена, когда в ней помещался монастырь Безымянных, она уже считалась древней. За долгие века часть подземных ходов успела обрушиться, в том числе и тот, что вел на самый нижний ярус. О нем просто забыли. Там не было ничего примечательного — всего лишь одно-единственное помещение с каменным помостом, омываемым стремительными водами подземной реки. На нем, скованный древней магией, лежал в полном облачении чистокровный теломен-тоблакай, храбрый воин, ставший жертвой одержимости. Демон вселился в несчастного, полностью завладев его существом, и благородный великан утратил понимание того, кто он такой и что с ним происходит.
Нынче тело теломен-тоблакая корчилось в магических цепях. Демон исчез, унесенный водой вместе с потоками крови воина. Казалось бы, в полуразложившемся теле ее уже не должно было оставаться ни капли. И тем не менее кровь все-таки там была и теперь, подхваченная стремительным течением, понеслась туда, где река выходила на поверхность. И надо же было такому случиться, что как раз в это время к маленькому озерцу прилетел напиться энкар’ал — крупный самец в самом расцвете сил.
Энкар’ал этот давно уже скитался по пустыне, не встречая подобных себе. Он не ощущал течения времени, однако прошло несколько десятков лет с тех пор, как он в последний раз видел сородичей. Судьба упрямо отказывала ему в знакомстве с самкой и продолжении рода. Рано или поздно он умрет, и тогда энкар’алы полностью исчезнут в землях к востоку от Ягг-одана.
Но сейчас его душа билась в странном студеном теле, не имевшем ни крыльев, ни двух сердец, ни ноздрей, чтобы учуять добычу в ночном воздухе пустыни. Он оказался чьим-то пленником и погрузился в забвение, равносильное безумию.
Над ним высилась темная громада крепости. Воздух вновь застыл, если не считать слабых струй ветра, долетавших сюда из внешних помещений.
Ярость и ужас. Они не находят ответа, кроме обетования вечности… Если бы все оставалось по-прежнему. Если бы Звериный трон пустовал и дальше. Если бы не пробудились боги-волки, испытывающие настоятельную потребность в защитнике.
Их присутствие успокаивало душу узника, наполняя ее картинами серых небес, в которых кружили энкар’алы. Там самцы яростно бились в брачный сезон, а самки летали в отдалении, дожидаясь победителей. Эти картины умиротворили сердце плененного энкар’ала, но следом явилась тоска по своему прежнему телу.
Его призвали к служению. А потом его ждет награда — воссоединение с сородичами под небесами иного мира. Энкар’алам не чуждо понятие надежды, и что такое заслуженное вознаграждение, они тоже знают.
Но вначале нужно разорвать магические путы…
Он не ощущал ни рук, ни ног. Только бьющееся сердце.
Его разбудила нависшая тень. Калам открыл глаза… Над ним склонился какой-то морщинистый старик, жаркое дыхание которого могло соперничать с пустынным ветром. Скорее всего, уроженец Дал-Хона: лысый, с оттопыренными ушами.