Дом Цепей

За стенами шатра была ночь. До рассвета оставалось еще больше колокола. Оазис спал. Только издали долетали печальные завывания пустынных волков. Сон не шел к Геборику. Полежав еще немного, он шевельнулся и высунул голову. Очаг давно погас, а масляные лампы он не зажигал. Старик откинул покрывала и сел.

Он глядел на руки и не верил своим глазам… Его кисти были по-прежнему призрачными, но отатарал исчез. Сила зеленого великана еще оставалась, о чем говорило тускловатое свечение. Но сквозь него блестели черные островки, черные завитки. Они тянулись выше, меняя наклон и поднимаясь к локтям.

Узор его татуировки изменился! Геборик прекрасно это видел. В кромешной тьме его зрение стало по-звериному острым. Он различал каждую мелочь, как будто стоял под полуденным солнцем.

Раздался шорох, и старик быстро обвернулся. Ящерица. Обыкновенный ризан, забравшийся на крышу его шатра.

«Крылатая ящерица? На крыше?»

Желудок Геборика заурчал от голода.

Он вновь воззрился на изменившийся узор татуировки.

«Я нашел себе нового бога. Не скажу, чтобы я намеренно его искал. И я знаю, кто он».

Его душа наполнилась горечью.

— Трич, тебе понадобился дестриант? — спросил он вслух. — И потому ты взял и назначил верховным жрецом меня, лишив права выбора? Пусть мне оставалось жить совсем немного, но это была моя жизнь. Так-то ты вербуешь себе последователей? Служителей? Худ мне свидетель, Трич: тебе предстоит еще многое узнать о мире смертных.

Гнев Геборика утих. Внезапная перемена имела и свои положительные стороны. Исчезла его слепота. Необычайно обострился слух; теперь он слышал все звуки в окрестных шатрах и лачугах.

У него также изменилось обоняние, теперь он воспринимал все иначе. В неподвижном ночном воздухе Геборик улавливал слабый запах… жестокости. Ее очаг находился где-то далеко от него. Несколько часов назад произошло кровопролитие: возможно, кто-то повздорил из-за пустяка. Придется теперь учиться сосредоточенности эмоций, как когда-то он учился сосредоточенности ума, иначе ему будет не отсечь часть того, на что отзывались его обострившиеся чувства.

— Ладно, Трич, — проворчал старик. — Похоже, нам обоим надо многому научиться. Но вначале… мне ужасно хочется есть. И пить.

Геборик даже не заметил, с какой легкостью он вскочил со своей подстилки. Только потом он сообразил, что у него нигде не болит, ничего не ломит, а шаги не сопровождаются скрипом костей.

Его целиком поглощало желание поскорее набить живот. Голод заставил на время позабыть и о нефритовых великанах с плененными душами внутри, и о зияющей ране, обезобразившей Бездну. Голод заглушил также и все дальнейшие мысли о недавнем кровопролитии в лагере. Сосредоточься Геборик на этом, он бы сразу понял: случившееся было куда страшнее ссоры нескольких оборванцев. Но сейчас старику было не до этого, слишком разительными оказались произошедшие с ним перемены.

Дары богов сродни кинжалу, который еще нужно наточить и привыкнуть держать в руке. Природа всегда стремится к равновесию. Но равновесия не так-то просто достичь, ибо оно затрагивает не только видимый мир. Куда сложнее и мучительнее обрести баланс… между прошлым и будущим.

Фелисин-младшая открыла глаза. Сон не принес ей облегчения: остались и телесная боль, и ужас случившегося. А вот разум ее теперь стал на удивление холодным и отстраненным.

Девочка лежала на песке. Рядом неслышно проскользнула змея. Фелисин догадалась, кто ее разбудил. Змеи, переползавшие через нее. Их тут были десятки.

Девочка узнала место, где находилась. Она вспомнила, как приползла сюда. Потом появился Л’орик и вскоре ушел, чтобы принести ей снадобья, воду и шатер. Однако с тех пор маг не возвращался.

Вокруг было тихо, если не считать легкого шуршания змей. На мертвых деревьях не трепетали листья. Фелисин медленно села, оглядывая корки засохшей крови у себя на коже. Ее резануло острой болью. Рана между ног, где ей отсекли часть плоти, заживет еще не скоро. Там и сейчас полыхал огонь.

«Знай, дитя: когда я стану верховным жрецом Вихря, я сделаю этот ритуал всеобщим. В моем новом мире его совершат над каждой девочкой. Твоя боль утихнет. И все чувства тоже утихнут. Ты не будешь ничего чувствовать, ибо наслаждению не место в мире смертных. Наслаждение — самый темный из путей, поскольку он ведет к утрате власти над собой. А нам никак нельзя такое допустить. Наши женщины не должны быть рабынями удовольствий. И теперь ты присоединишься к тем, кого я уже спас от чумы плотских утех…»

На зов Бидитала явились две «спасенные» девочки, неся орудия для совершения ритуала. Они принялись всячески подбадривать Фелисин. Их голоса звучали неумолчно. Благоговейным шепотом «спасенные» расписывали блага, ожидавшие ее после ритуала. Пристойная жизнь. Верность. Изгнание плотских желаний. Все это, внушали ей, великие добродетели. Страсти — проклятие мира. Разве не плотские вожделения заставили ее родную мать позабыть о собственной дочери? Тяга к наслаждениям заглушила в этой женщине материнский долг…