Дом Цепей

Темул взялся за кожаную петлю сабли и повесил оружие себе через плечо.

Теперь раздался уже не гул, а приветственный звон оружия, заглушивший собой все звуки в пределах целой лиги.

Струнку аж дрожь прошибла.

— Худ побери, — пробормотал Спрут. — Этот звон еще пострашнее их боевых кличей.

«И зловещий, как улыбка Худа, — мысленно докончил сержант. Он вновь качнул своим шлемом, взглянул на Темула, поймал в глазах ошеломленного юнца вопрос и с улыбкой кивнул. — Замечательно, дружище. На твоем месте я бы сделал то же самое».

Отныне Темулу были нипочем матерые виканские волки, не желавшие подчиняться его приказам. Галль и три тысячи закаленных хундрильских воинов видели в нем командира.

«Знаешь, Галль, будь я верующим, я бы нынешним вечером сжег в твою честь воронье крыло. Впрочем, я могу сделать это и просто так. Почему бы и нет?»

— Галль из легиона «Выжженные слезы», прошу тебя отправиться с нами в штабной шатер, — торжественно произнесла Тавора. — За обедом мы обсудим все, что связано со столь неожиданным пополнением Четырнадцатой армии. Да вот только трапеза, к сожалению, будет скромной.

— Отчего же скромной? — возразил воспрянувший духом предводитель хундрилов. — Мы привезли с собой запасы пищи. Пусть сегодня будет праздник для всех, чтобы ни один солдат не лег спать, не отведав мяса кабанов и бхедеринов!

Галль оглянулся назад, ища кого-то глазами.

— Имраль! — распорядился он. — Скачи во весь опор к обозу и вели им ехать сюда. Найди мне двести умелых поваров, да смотри, чтобы были трезвыми, иначе вместе с кабанами и бхедеринами я прикажу зажарить их головы!

Жилистый старик в бронзовых доспехах свирепо улыбнулся, развернул свою лошадь и погнал ее галопом вверх по склону.

Галль вскинул обе руки. Вороньи перья задрожали, готовые взлететь.

— Трепещите, «Истребители собак»! Воины «Выжженных слез» начинают охоту на вас!

— Ну что ж, одной заботой меньше, — сказал Спрут, наклоняясь к сержанту. — Теперь Темул обрел твердую почву под ногами. Одну рану залечили, зато другая того и гляди откроется.

— Другая рана? — переспросил Струнка.

«А, ясно. Ты прав, дружище. Призрак Колтейна так и будет теперь сопровождать Четырнадцатую армию. Держись, Тавора!»

— Колтейн прежде и так кусал адъюнктессу за пятки, — продолжал Спрут. — А уж теперь… Но она молодец, виду не показывает.

«У нее нет иного выбора», — мысленно ответил ему Струнка.

Он оглядел свой взвод:

— Вот что, ребята, праздник праздником, а вначале нужно расставить сторожевые посты.

Услышав сетования вчерашних новобранцев, сержант нахмурился:

— Считайте, что вам повезло. Вы прохлопали дозорных наших, как выяснилось, союзников. Окажись они вражескими, я бы вам не позавидовал.

Солдаты лениво поднимали с земли оружие и заплечные мешки. Слева уже подходили Геслер и Скучень со своими взводами.

— Между прочим, Скрип, мы с тобой тоже прохлопали их дозорных, — подмигнув сержанту, напомнил Спрут.

— Верно, а я и запамятовал. Но уж когда гости приволокут мясо, мы их ни за что не упустим!

— Это точно, у меня прямо аж слюнки текут.

На подходе к штабному шатру Гамет остановился. Празднество продолжалось. Хундрилы беспрепятственно шатались по малазанскому лагерю и горланили свои дикие песни. Повсюду валялись пустые кувшины из-под молочной браги. Солдаты стосковались по свежему мясу и хватали его непрожаренным, запивая хундрильской брагой. Судя по звукам, многих уже выворачивало. И неудивительно: лишь редкие желудки сумеют переварить эту гремучую смесь. Остальные все равно исторгнут ее за те несколько часов, что оставались до рассвета.

Учитывая последствия пиршества, адъюнктесса вдвое сократила продолжительность завтрашнего перехода. Но даже пяти часов будет вполне достаточно, чтобы солдаты крупно пожалели о том, что накануне предавались чревоугодию.

«А может, и нет. Старику трудно судить. С какой это стати я подхожу к ним со своими мерками?» — одернул себя Гамет.

Навстречу, пошатываясь, брел солдат из его легиона. На спине воина восседала обнаженная хундрилка. Сам солдат тоже был почти голым. Верховного кулака он, конечно же, не видел, поскольку внимательно глядел под ноги, стараясь не упасть. Вскоре парочка скрылась в темноте.

Гамет вздохнул и поплотнее закутался в плащ. В отличие от солдата и хундрилки, ему было отнюдь не жарко.

Возле шатра адъюнктессы стояли двое виканских караульных. Вид у обоих был довольно несчастный. Узнав Гамета, часовые молча расступились. Он приоткрыл полог и, нагнувшись, вошел внутрь.

Все офицеры давно уже покинули шатер. Внутри оставались лишь адъюнктесса и Галль. Последний сидел, развалившись на громоздком стуле, который специально для него привезли из лагеря хундрилов. Шлем вождь снял, обнажив гриву курчавых черных волос, давно не знавших воды. Гамет подозревал, что их чернота вряд ли была естественной, ибо возраст командира «Выжженных слез» уже перевалил за пятьдесят. Кончики усов покоились на груди. Галль дремал, сжимая в руке кувшин с вином. Адъюнктесса стояла возле жаровни, погруженная в раздумья.