Дом Цепей

— Так вот. Все, что произошло здесь, случилось уже после нашей засады, — продолжала Лостара.

— К чему ты клонишь? — нетерпеливо осведомился коготь.

— Да к тому, что Фелисин и Геборик находятся сейчас в Рараку и играют далеко не последние роли в грядущей войне с малазанцами.

— Откуда такая уверенность?

— А где же им еще быть? Сам посуди. Фелисин смертельно ненавидит Малазанскую империю. Геборик тоже вряд ли испытывает большую любовь к власти, которая отправила его на рудники. А тут еще нападение Гриллена. У них на глазах погибли Кальп и Бодэн. Возможно, этот «крысиный бог» покалечил и их тоже.

Жемчуг молча кивал.

— Кстати, Лостара, ты мне так и не рассказала, почему та ваша засада провалилась.

— А с чего ты взял, что она провалилась? Мы убили Ша’ик. Могу тебе в этом поклясться. Стрела угодила ей прямо в лоб. Мы не сумели забрать труп предводительницы мятежников, поскольку ее телохранители превосходили нас по силе. Но честное слово, Жемчуг, мы убили пророчицу.

— В таком случае кто же командует Воинством Апокалипсиса?

— Не знаю.

— Можешь показать мне место вашей засады?

— Не сейчас. Утром я тебя туда приведу.

Коготь ошеломленно глядел на Лостару и даже не заметил, как шар магического света потускнел и погас.

В нем вдруг проснулись воспоминания. Сколько нескончаемо долгих веков дремали они внутри т’лан имасса? Сейчас Онрак не задумывался об этом. Нынешний мир стал меркнуть. Исчезала равнина с ее оросительными канавами, селениями, холмами из песчаника, руслами мертвых речек и многими другими приметами теперешней жизни. Даже далекий город, напоминающий жирную бородавку на шее речного устья, растаял.

Мир вновь стал таким, каким был в те незапамятные времена… Внутреннее море катило свои волны до самых гор, которые позже назовут Таласскими. Его берега, покрытые галечником, тянулись дальше… вплоть до нынешней лужи, именуемой Клатарским морем. Береговая полоса упиралась в зубчатые коралловые рифы, выгибавшие свои акульи спины. Там властвовали чайки и большие длинноклювые птицы, от которых сейчас даже и воспоминаний не осталось.

Вдоль берегов и через горные перевалы пролегали торговые тропы. Из далеких северных земель сюда приходили имассы из клана Ренига Обара. Они приносили бивни морских животных и жир дхэнраби, помогавший от многих болезней. Казалось, что вместе с ними прилетали студеные ветры, рассказывая здешней природе об иных, куда более суровых краях. Нехотя, вскользь, упоминали они о яггутской угрозе и об Омтозе Феллаке — магическом Пути яггутов, который бурлил, как котел. И если он опрокинется, тогда весь мир изменится до неузнаваемости.

Онрак вновь ощущал себя живым т’лан имассом, в жилах которого текла горячая кровь. На душе у него было тревожно. Надвигались тяжелые времена, требовавшие от любого воина повернуться к опасности лицом. А Онрак, наоборот, отступил. Теперь заклинателем костей в их клане был не он, а Абсин Толай. Абсин лучше Онрака разбирался в искусстве гадания и к тому же обладал неуемным честолюбием, отличавшим тех, кто следовал путем Телланна.

Онрака же притягивало совсем другое: первозданная красота окружающего мира. Его не влекли ни воинские подвиги, ни обряды, несущие разрушение. Он всегда с большой неохотой участвовал в ритуальных плясках, что происходили в глубине пещер под оглушительный грохот барабанов. Эти звуки отзывались гулким многократным эхом, будто на него двигалось стадо ранагов, угрожая подмять под себя и растоптать. Онрак любил другие стада, которые он изображал на стенах пещер. Орудиями ему служили древесный уголь, охра и собственная слюна, отчего во рту постоянно ощущалась горечь. Он занимался этим по ночам, когда весь клан спал во внешних пещерах. Из осторожности Онрак не брал с собой огня. Он рисовал на ощупь, наслаждаясь творчеством и уединением. Одиночество не тяготило его; наоборот, он с нетерпением ждал этих мгновений. Так, сам того не желая, Онрак овладел магией рисования.

В клане, где он жил, тяга к уединению считалась чуть ли не преступлением. Отделиться от всех означало ослабеть и погибнуть. Его с детства учили: глаза даны для того, чтобы следить за добычей или за врагами, а вовсе не для пустого созерцания. Мозг дан воину, чтобы запоминать нужные сведения, которые помогут выстоять и выжить. Напрягать память ради каких-то картинок на стенах… это требовало редкостной дерзости.

«Да, Онрак, — сказал он себе сейчас, — ты не оправдал надежд своего клана. Без борьбы отказался от шаманства. Такое допускалось лишь в одном случае — если заклинатель костей ощущал в себе призвание воина. Но ты и не помышлял о воинской доблести. Ты посмел нарисовать смертную имасску. Ты запер во времени эту красивую смуглую женщину, думая, что твое преступление никогда не обнаружится. Неудивительно, что ты навлек на себя гнев всех соплеменников, включая самого Логроса и его первого меча».