Дом Цепей

— Представления не имею. Я вообще редко выбираюсь за пределы Ягг-одана. Стоит ли тратить внимание на горделивые империи, которые появляются во внешнем мире и потом исчезают, превратившись в прах? Тех, чья жизнь коротка, постоянно тянет к величию и пышности. Я ничуть не сожалею о своем неведении. С какой стати? Лишние знания лишь обременяют. Понимаешь? Вот Арамала вечно стремилась накапливать бессмысленные знания, и чем это кончилось? Сам видел. Фирлис, с которой ты познакомишься завтра, изо всех сил пытается разглядеть что-то дальше листьев, заслоняющих ее лицо. Как будто все эти просторы расскажут ей о чем-то, кроме еле ползущего времени? Империи, троны, тираны, освободители. Тысячи книг и свитков дают великое множество ответов на любые вопросы, и ни один из них не является исчерпывающим. А если бы он и был таковым, все равно кого-то этот ответ не удовлетворил бы и начались бы новые поиски истины… Прости, Карса Орлонг. Вижу, я утомил тебя своими словами. Если хочешь, поджарь себе мяса сам. Налей еще вина. Кстати, этот кувшин никогда не пустеет. Видишь, как хитро все устроено?.. Так на чем я остановился?

— На том, что ты редко выбираешься за пределы Ягг-одана.

— Вот-вот. Стоит ли тратить внимание на горделивые империи, которые появляются во внешнем мире и потом исчезают, превратившись в прах? Тех, чья жизнь коротка…

Карса торопливо потянулся к кувшину.

Дерево это стояло на вершине холма, примыкающего к другому холму, повыше. Тот защищал дерево от господствующих ветров, и оно разрослось вширь. Однако кора его была совсем тонкой и легко отделялась, будто трескаясь под напором мускулистого древесного тела. От узловатого ствола тянулись мощные ветви, каждая из которых была толщиной с бедро Карсы. Примерно на одну треть они были покрыты густыми пыльно-зелеными листьями.

— Небось прикидываешь, сколько этому дереву лет? — спросил Синнигиг, когда они поднимались на холм. Походка у яггута была более чем странная: он двигался косыми шагами, все время забирая вбок. — Мой юный друг, ты даже не представляешь, насколько оно древнее. Чтобы не смущать тебя, я не стану называть его истинный возраст. Видел ли ты нечто похожее на своем пути сюда? Сомневаюсь. Конечно, ты можешь сказать, что это дерево чем-то напоминает гульдиндху. Однако у них не больше сходства, чем у ранага с козой. И дело не в размерах. Это совсем другая порода деревьев. Древняя, очень древняя. Когда его ствол был еще тоненьким и хрупким, вокруг плескались волны внутреннего моря и дули соленые ветры. Сейчас ты скажешь, что дереву тысячи или десятки тысяч лет. И ошибешься, мой юный друг, потому что возраст его исчисляется сотнями тысяч лет. Да, Карса Орлонг, когда-то эти деревья росли по всему миру. Но их время прошло, ибо все имеет свой срок, а потом исчезает.

— Но это дерево осталось и живет до сих пор, — возразил теблор.

— Мудрое наблюдение, Карса Орлонг. И как ты думаешь — почему?

— А я и гадать не стану. Сам расскажешь.

— Конечно расскажу. Мне свойственно рассеивать неведение других. А причина, мой юный друг, у тебя перед глазами. Достаточно лишь приглядеться.

Они выбрались на вершину холма. Густая листва затеняла землю, и трава там не росла. Дерево и все его ветви будто паутиной обвились вокруг чего-то. Паутина была довольно плотной, но в то же время позволяла разглядеть то, что под нею скрывалось. Сквозь узор листьев проступало… лицо яггутской женщины! Нет, не деревянная статуя. Лицо было живым, и внимательные глаза сейчас с интересом рассматривали Карсу.

— Фирлис, я привел к тебе того теблора, о котором говорила Арамала. Ему нужна надежная лошадь.

Приглядевшись, Карса понял, что дерево разрослось… вокруг яггутки, взяв ее в своеобразный плен. Еще более поразила его ветка, выходившая из правой ключицы женщины и соединявшаяся со стволом.

— Фирлис, ты позволишь рассказать нашему гостю твою историю? Я ощущаю настоятельную потребность сделать это. История сия настолько удивительна, что будет жаль, если теблор ее не услышит.

Ответ Фирлис пришел не из ее уст. Он мягким шелестом прозвучал у Карсы в голове:

«Конечно, Синнигиг, рассказывай. Ты ведь не любишь, когда слова остаются непроизнесенными».

Воитель улыбнулся. Это было сказано с неподдельным восхищением, хотя ему самому Синнигиг представлялся отчаянным болтуном.