Дом Цепей

Корабб кивнул. Ша’ик, конечно же, узнает, что они ослушались ее приказа. Богиня Вихря зорко следит за всеми своими детьми. Но ведь это их земля, и они не могут позволить захватчикам беспрепятственно передвигаться по ней. Пески выпьют кровь врагов и шепнут ночной темноте, чтобы позвала Худа собирать урожай.

Л’орик стоял вблизи тропы, что вела в рощу Тоблакая. Он огляделся по сторонам, затем едва заметно шевельнул одной рукой, окружив себя защитным магическим ритуалом. Удовлетворенно кивнув, маг двинулся дальше.

Сама Ша’ик может пребывать в рассеянности, но ее богиня не дремлет. Л’орик чувствовал: та уже протягивала магические щупальца, пытаясь его найти. И не только она. Было еще по меньшей мере двое желающих вызнать его намерения, увидеть каждый его шаг.

Фебрил становился все беспокойнее. Камист Релой — тоже. Бидитал, как всегда, озабочен совсем другим. Возможно, его меньше всего сейчас занимает Л’орик. Но тревога буквально витала в воздухе. Ничего удивительного: какие бы планы ни вынашивались заговорщиками, они вот-вот осуществятся. Так что развязка, та или иная, уже близка — в этом Л’орик не сомневался.

Маг никак не ожидал, что Ша’ик окажется настолько… неподготовленной к грядущим событиям. Впрочем, она довольно ясно намекнула ему, что осведомлена обо всем происходящем в лагере. Знает ли Избранница о его путешествиях? Возможно, пока еще нет, но риск очень велик. И все равно есть места, которые должны оставаться для нее недоступными. Говоря сегодня с Ша’ик, Л’орик больше всего боялся, что она спросит про Фелисин.

«А может, как раз потому и не спросила, что ей и так уже все прекрасно известно? — При этой мысли Л’орика передернуло. — Хороша же в таком случае сама Ша’ик! Неужели она знает, что Бидитал сотворил с ее приемной дочерью, и… просто-напросто не обращает на это внимания?»

В лесу каменных деревьев сумерки всегда наступали раньше, чем в остальных местах оазиса. Л’орик вглядывался в следы на пыльной тропе. Только его собственные. Значит, больше никто сюда не ходил.

Конечно, богине не нужны тропы, и следов она не оставляет. Но что-то в роще Тоблакая изменилось, как будто это место претерпело магическое освящение. Если так, тогда на глазу богини Вихря появилось слепое пятно.

И все-таки, почему Ша’ик не спросила о Фелисин? Л’орик остановился и хлопнул себя по лбу. Чтобы ответить на этот вопрос, не требовалось быть магом. Ну конечно же, все мысли Избранницы сейчас сосредоточены на Таворе. Адъюнктесса не дает ей покоя ни днем, ни ночью. С каждым днем вражеская армия все ближе к границам Рараку. И с каждым днем возрастают сомнения и страхи Ша’ик. Она ведь малазанка. И более того, она знает Тавору. Здесь есть какая-то глубоко сокрытая тайна. Тайна, которая могла бы очень многое объяснить.

Складывалось впечатление, что страх перед Таворой направлял все действия Ша’ик с самого ее Возрождения. Только этим можно объяснить приказ отступать, когда Воинство Апокалипсиса уже было готово захватить Арэн. Ша’ик отступила сюда, в сердце Рараку. Правильнее сказать, бежала, гонимая страхом.

Л’орику было страшно думать об этом.

Он вошел в рощу. Знакомое кольцо деревьев равнодушно взирало на старенький шатер и худенькую девчушку, сидевшую возле окаймленного камнями очага.

Когда он подошел поближе, Фелисин, не поднимая головы, промолвила:

— Л’орик, я тут думала… Знаешь, а ведь что Бидитал, что Корболо Дом совершенно одинаковы. Убийство всегда остается убийством, в какие одежды его ни наряди. Я рада, что скрываюсь здесь. Тебе, наверное, тяжело там, в змеином гнезде… Ты говорил с ней сегодня?

Л’орик присел на корточки, развязал мешок и стал вынимать оттуда еду.

— Говорил, — глухо ответил он.

— И что?

— Ша’ик больше всего волнует… предстоящее сражение. Похоже, она думает только о нем.

— Скажи лучше прямо: моя мать не спрашивала обо мне, — по-взрослому улыбнулась Фелисин. — Так?

— Да, — прошептал Л’орик и отвернулся.

— Выходит, она все знает. И рассуждает так же, как и я: скоро Бидитал вынудит заговорщиков к действиям. Им надо знать, примкнет ли он к их заговору или останется в стороне. Здесь ничего не изменилось. Надвигается ночь, ночь предательства. И матери нужно, чтобы Бидитал сыграл свою роль до конца.

— Я в этом не уверен… — начал было Л’орик и замолчал.

Но Фелисин обо всем догадалась. Никогда еще улыбка ее не была столь ужасной.

— Значит, богиня Вихря похитила из души моей матери любовь. Я все понимаю: Ша’ик довелось многое пережить. И потом, она ведь мне не настоящая мать. Она удочерила меня, потому что это доставляло ей удовольствие.

— Неправда, Фелисин. Ша’ик поняла, как тебе тяжело, и решила помочь.

— Я была первой, кто увидел ее вернувшейся после Возрождения. Мы встретились по чистой случайности. Меня в тот день отправили собирать цветы хен’бары. До этого Ша’ик никогда не замечала меня. Да и с какой стати? Кем я была для нее? Одной из тысяч осиротевших детей. А потом Ша’ик ушла и вернулась… Возрожденной.

— Пророчица вернулась к живым.

Фелисин засмеялась.