Дом Цепей

— Если я до сих пор жив, то лишь потому, что умею предугадывать возможные действия своих врагов. Как говорят солдаты, штабные планы проверяются на поле боя. Но то честная битва, когда обе стороны не скрывают своих намерений. А в тайной игре уловок и ухищрений замыслы рождаются от постоянного соприкосновения с противником. И потому действуй, как считаешь нужным, а я буду действовать по-своему.

— Это твое право. А теперь оставь меня. Уже поздно, и меня клонит в сон.

Высший маг прекратил свои хождения туда-сюда, бросил на Дома прощальный взгляд и молча покинул его шатер.

Корболо некоторое время слушал удаляющиеся шаги. Потом раздалось шуршание задвигаемого полога. Телохранителям, стоящим у входа, было строго-настрого приказано никого к нему не пускать.

В бокале оставалось еще немного вина. Корболо глотнул… и тут же выплюнул его обратно.

«Ну и гадость! Стоит таких денег, а ничем не отличается от пойла, которое подают в захудалых портовых тавернах Малаза!»

Он швырнул бокал на пол и прошел в дальний конец шатра, где высилась груда подушек.

«Ложе в каждом помещении. Что обо мне подумают? Правда, остальные предназначены не для сна. Сплю я только здесь… Ох, как же я устал…»

Ложась отдохнуть, Корболо Дом совсем позабыл о женщине, которую оставил в соседней комнате. Полководец считал, что после такой порции дурханга она продрыхнет до полудня. Но здесь (как, впрочем, и во многом другом) напанец ошибался.

Подобно любому одурманивающему зелью, дурханг со временем перестал действовать с прежней силой. Крепкий сон, вызываемый им поначалу, сменился более поверхностным, а потом перешел в отупляющую дрему. Это позволяло не чувствовать боли, когда тебя тащат за волосы, но сохранять достаточно ясное сознание.

Дурханг помог женщине прекратить войну между разумом и чувствами. Он просто усыпил, а может, и убил в ней все чувства, притупил воспоминания, о чем она не особо сожалела: в ее жизни не было ничего такого, о чем бы стоило помнить. Она научилась изображать страсть, томно вздыхать, стонать от мнимого наслаждения. Как ни странно, Дом принимал все это за чистую монету.

Вот и сегодня любовница привычно вела себя в объятиях Корболо, позволяя ему выплескивать свою похоть и послушно глотая дым дурханга. От этого дыма в горле у нее накапливался комок слизи, но она молча и терпеливо ждала, когда бесцветные и безвкусные капли, добавленные ею в бокал напанца, возымеют свое действие.

Наконец из соседнего помещения донесся негромкий храп Корболо. Женщина перевернулась на бок и только теперь позволила себе зайтись кашлем. Успокоившись, она снова прислушалась. Храп не прерывался. Тогда она встала и направилась к выходу из шатра.

Услышав, что гостья возится с завязками, грубый голос снаружи спросил:

— Что, Сциллара, опять тебе худо? И так уже весь лагерь заблевала!

Второй голос со смехом добавил:

— Удивительно, как наша красавица еще не усохла до костей! Ее же буквально наизнанку выворачивает. Я вот пробовал дурханг, но меня не рвало.

— А ты бы добавил туда красного листа и горьких ягод — тогда бы точно бегал в нужник на пару со Сцилларой.

Часовые развязали полог, и женщина выбралась наружу. Каждый из караульных не отказал в себе в удовольствии пощупать и потискать ее. Раньше ей это даже нравилось, заставляя кровь бурлить. Теперь же тело оставалось безучастным, а разум холодно и насмешливо относился к вспышкам мужской похоти, которые просто нужно перетерпеть.

Перетерпеть, как и все остальное в этом мире, пока она не умрет и не перейдет в иной благословенный мир, где ее ожидает заслуженная награда. Сцилларе вспомнились слова наставника: «Левая рука — это рука жизни, и в ней мы держим все тяготы и страдания прожитых лет. В правой руке зажат сверкающий меч. Это рука смерти. Все твое служение другим после смерти сторицей вернется к тебе. Ты удивишься, сколько благ изольется на тебя».

Сциллара находила в этих словах глубокий смысл, как и во всех других, что слышала от наставника. Сутью всего, учил он, является равновесие. Жизнь — время боли и страданий — лишь одна сторона бытия. Но есть и другая: «Дитя мое, чем тяжелее, мерзостнее и унизительнее протекает твоя жизнь сейчас, тем более щедро ты будешь вознаграждена после смерти».

Эти мысли нашли отклик в душе Сциллары. Она и сама понимала всю тщетность борьбы и сопротивления. Приятие — вот единственно правильный жизненный путь.