Дом Весталок

В тот вечер мы поужинали спаржей и гусиной печенью, затем грибами, обжаренными на гусином жире, и цесаркой в медово-уксусном соусе, посыпанной кедровыми орешками. Еда была простой, но превосходно приготовлена. Я так расхваливал еду, что Луций позвал повара чтобы я поблагодарил и его.

Я был удивлен, увидев, что поваром была женщина, выглядевшая лет на двадцать. Ее темные волосы были собраны в тугой пучок, без сомнения, чтобы не мешали ей на кухне. Ее пухлые щеки стали еще пухлее от засиявшей улыбки на ее лице; она оценила похвалу. Лицо у нее было приятное, а фигура даже в свободном платье казалась весьма сладострастной.

— Давия начинала как помощница моего повара в моем доме в Риме, — объяснил Луций. — Она помогала ему с покупками, отмеряла крупы и специи и все такое. Но когда прошлой зимой он заболел и ей пришлось занять его место, она проявила такое умение, что я решил передать ей управление кухней здесь, на ферме. Так ты одобряешь ее блюда, Гордиан?

— Действительно. Все было великолепно, Давия.

Эко тоже поблагодарил, похлопав в ладоши, но его аплодисменты были прерваны глубоким зевком.

— Слишком много вкусной еды и свежего воздуха, — объяснил Луций, указывая на стол и глубоко вдохнув. Он извинился и сразу пошел спать.

Поздно вечером мы с Луцием подошли к ручью со своими стульями, где потягивали его лучшее вино, слушая журчание воды и стрекотание сверчков, и наблюдая, как тонкие облачка проплывают, словно разорванные вуали, по лику луны.

— За десять дней такой роскоши, и я могу забыть дорогу обратно в Рим.

— Ах, но только не дорогу обратно к Бетесде, ержу пари. — сказал Луций. — Я надеялся увидеть ее. Да, она городской цветок, но помести ее в деревню, и она может выпустить несколько свежих цветов, которые тебя удивят. Ну ладно, тогда будем отдыхать втроем.

— Не ждете никаких других гостей?

— Конечно, нет! Я специально ждал, пока завершу некоторые социальные обязательства, чтобы у меня осталось время — Он улыбнулся мне в лунном свете, затем притворно нахмурился. — Это не то, о чем ты думаешь, Гордиан.

— А что я думаю?

— Что, несмотря на все свои домашние добродетели, твой друг Луций Клавдий все же остается патрицием и подвержен снобизму своего сословия; что я специально выбрал время, чтобы пригласить вас сюда, когда вокруг никого не будет, чтобы вы не сталкивались с моими более высокопоставленными друзьями и родственниками. Но дело вовсе не в этом. Я хотел, чтобы вы отдохнули свободно, как вам нравится, и чтобы вам не пришлось бы делить свой отдых с кем-нибудь посторонним! О, если бы ты только знал, о каких людях я говорю.

Я улыбнулся его дискомфорту.

— Вы знаете, на своей работе я иногда сталкиваюсь с богачами и высокородными аристократами.

— Ах, но это совсем другое дело — просто общаться с ними. Я даже не буду упоминать о своей семье, хотя они ведут себя безобразно, прокладывая себе путь к респектабельности, как хорьки, а старики, скучные, самодовольные пердуны, которые никогда никому не дают забыть, что какой-то их предок, который служил два срока консулом, разграбил греческий храм, или захватил карфагенский корабль, груженный золотом… А попадаются и сумасшедшие, утверждающие, что они произошли от Геракла или Венеры — скорее от Медузы, судя по их манерам за столом. И слишком богатые, избалованные молодые люди, которые не думают ни о чем, кроме азартных игр и гонках на лошадях, и слишком хорошеньких девушках, у которых на уме только новые платья и драгоценности. Я не могу думать ни о чем другом, кроме как подбирать мальчиков и девочек так, чтобы они могли разводить больше одинаковых.

— Видишь ли, Гордиан, ты встречаешься с этими людьми в депрессии, когда происходит ужасное убийство или какое-либо другое преступление, и все они встревожены, сбиты с толку и нуждаются в твоей помощи, но я вижусь с ними в лучшие времена, когда они самовлюбленно раздуваются от своей значимости, как африканские птицы, и обмениваются друг с другом показной любезностью, и поверь мне, в этом случае они в тысячу раз хуже тех с кем тебе приходилось встречаться! Так что я не жду их здесь, на вилле. Нет, нет, никого подобного в ближайшие десять дней. Пусть это будет передышкой и для вас, и для меня — для вас от города, а для меня от моего так называемого круга друзей.

Но это не должно было быть. Но такое, все же случилось.

Следующие три дня были как предвкушение Элизиума. Эко исследовал каждый уголок фермы, очарованный бабочками и муравейниками не меньше, чем тайной механикой прессов для оливкового масла и для вина. Он всегда был городским — до того, как я усыновил его, я подобрал его с улицы, — но было ясно, что у него может развиться определенный вкус к деревне.