Дом, забытый временем

Мне кажется, она искала во мне скорее не мужа, а отца. Но была и другая, более глубокая причина нашего отчуждения. Она выросла в рабочей среде. Ее отец занимался физическим трудом, так же, как дед, братья и сестры. И она тоже работала, когда мы познакомились — на фабрике шелка, как и ее мать. И все они — и ее мать, и отец, и братья, и сестры, и она сама — думали, что люди должны заниматься физическим трудом, должны работать руками, а тем, кто работает головой, нельзя полностью доверять. Типичная крестьянская философия. Я подозреваю, что каждый заработанный мною доллар она считала отчасти фальшивым. По ее понятиям, как и по понятиям всего семейства, муж должен каждый день ходить на завод, стоять четыре часа у станка, обедать, потом опять стоять у станка, а потом идти домой. А если переработаешь — так это еще лучше. Я как-то сказал ей, что только дураки работают на заводах и фабриках, и, как подозреваю, это стало первым толчком, приведшим нас в итоге к полному отчуждению.

Я иду в туалет и по пути поглядываю на умерших. Но не считаю. Их легко заметить — Джун уже успела прикрепить ярлычки к большим пальцам их ног. Скоро я не смогу ходить сам так далеко. Тогда мне придется вызывать робота-андроида, который принесет утку. И я больше не смогу отойти от своего черного окна.

Когда моя жена еще разговаривала со мной, она объявила, что я зарабатываю, обкрадывая бедняков. Я ответил, что так зарабатывают все бизнесмены, в этом суть свободного предпринимательства, Бедняки, объяснил я ей, изначально обречены на рабство. «Но обкрадывать бедных и стариков нечестно и неправильно», — сказала она, имея в виду тех, кто получал социальное пособие и жил в моих многоквартирных домах. «Старики и бедняки — самая бесполезная ноша на плечах налогоплательщиков, — ответил я. — Кто-то должен их обкрадывать». «Ты сейчас говоришь о моих дедушке и бабушке», — тихо проговорила она. «Да, — кивнул я. — И о твоих двоюродных дедушках и бабушках тоже».

— Смотрите, — Джун останавливается возле меня и показывает на черный иллюминатор. — Земля возвращается.

Если смотреть с нашего корабля, Земля напоминает большого бледного головастика. Луну я тоже вижу. Она — серебристый головастик, и, как и Земля, тоже несется к нам. Внезапно темп замедляется: пилот деактивировал режим стазиса. Земля снова обретает знакомый голубоватый лик, и я даже могу разглядеть человека на луне.

Что ж, будем ждать медиков. И тех, кто забирает мертвецов.

Джун приносит ужин. К обеду я не притронулся, но аппетита нет и в помине.

— Они уже должны быть здесь, — говорю я Джун.

— Будут с минуты на минуту.

— Их корабль уже виден на мониторе?

— Нет, но вот-вот появится. Ешьте ваш ужин.

В памяти снова воскресает погибшая жена. Чем больше я зарабатывал, тем шире становилась невидимая пропасть, разделившая наш дом, и тем глубже жена уходила в себя. Я все чаще проводил выходные с секретаршей. На суде прокурор пытался выставить ее этакой роковой женщиной, хотел убедить всех, что я, не в силах ждать развода, убил жену, дабы жениться на секретарше. Под присягой я заявил, что не имел ни малейшего намерения на ней жениться, и секретарша тоже под присягой подтвердила, что я проводил с ней время только потому, что жена прекратила общаться со мной, и что замужество не входило в ее планы.

Меня признали невиновным.

Сразу после суда у меня начали появляться папулы.

Джун начинает обход со своим подносом. Санитарного корабля так и нет. Но девушка, как всегда, полна оптимизма.

— Нет причины тревожиться, — повторяет она, раздавая капсулы. — Они прилетят с минуты не минуту. И на этот раз точно привезут лекарство.

Позже она приносит фруктовый сок, и я спрашиваю, приходили ли радиограммы, объясняющие, почему санитарный корабль задерживается. Она качает головой.

— У нас небольшие проблемы со связью.

— Вы хотите сказать, радиопередатчик не работает?

— Не уверена насчет передатчика. Мы просто не получаем ответа на наши вызовы. Но я точно знаю, что санитарный корабль прибудет с минуты на минуту.

Джун идет дальше по проходу, и другие пациенты тоже задают ей вопросы.

— Они просто махнули на нас рукой, — говорит одна женщина. Судя по голосу, она давно потеряла надежду.

Я откидываюсь назад в кресле-кушетке и начинаю думать. Неужели ученые действительно сдались? Даже если так, то санитарный корабль все равно прилетел бы с бесполезными лекарствами и новыми порциями лжи. Но корабль не появляется. Значит, причина в чем-то другом.

Я ненадолго проваливаюсь в сон, потом просыпаюсь и смотрю на звезды. Трудно поверить, что совсем недавно они были похожи на головастиков в бесконечном черном пруду. Мне не нравятся звезды. В головастиках, по крайней мере, есть что-то живое. А от звезд веет холодом. Мне совершенно все равно, прилетит санитарный корабль или нет.

Теперь уже совершенно ясно, что корабль не прилетит.