Дома моей души

– Да Вы что! Я пошутила!– подружка заартачилась.– И вообще уже конец работы.

– Вот и будешь еще нашей свидетельницей тоже, – Василий как-то сразу почувствовал себя совсем взрослым и ответственным.

Церемонии тогда заключались в одном бумагомарательстве в какой-то толстой книге и в простановке штампов в паспортах.

Через пять минут новоиспечённые супруги и их весёлая сваха, а по совместительству секретарь поселкового Совета выкатились, смеясь, на улицу.

Василий довел свою молодую жену и её подругу до дома и побежал, греясь на ходу, в свою общагу. Ему хотелось петь. И зимние огромные звёзды переливались над ним в своём небесном, праздничном, хороводе.

Той далекой послевоенной зимой яркие, мерцающие от холода, звёзды светили радостно и весело молодому и красивому, любящему и любимому, перед которым впереди расстилалась вся его жизнь.

Новоиспечённый супруг Вася, нет, Василий Михайлович, бежит не зная, что они с его юной женой такие, по-теперешнему, несовременные. Не знающие, что сначала «спят», а потом, может быть, расписываются. Он про это совсем не догадывается.

Завтра Василию предстояло знакомство с тещей, но веселая сваха обещала помочь и торжественно объявить тетке Тане о регистрации брака.

Теща обрадовалась зятю – помощнику в их доме.

На свадебном ужине молодежь смеялась. Татьяна Васильевна подарила новоиспеченному сынку связанные за ночь пушистые тёплые носки.

Отныне в её доме появился новый сынок – защитник и помощник.

Василий, Михайлов сын, обрёл дом. И почти незнаемое им чувство семьи. И впервые его ноги не подмерзают на бегу, а радуются вместе с ним тёплым носкам.

Он еще ничего не знает о нас, что мы с братом захотим родиться у таких хороших родителей.

Но я знаю всё. Впереди наша счастливая жизнь на реке с таким таинственным названием Обь.

Глава 8

Ты не трогай Пыха …

Отец всю зиму вместе с другими караванщиками10 следил за своим пароходом. Скалывал лед вдоль корпуса, с палуб сбрасывал снег. Весной красил. Вот уже и команда укомплектована. Ледоход прошел. И вот торжественный день, запустили котлы. Ходовые испытания выдержаны. Расписание выверено. Все эти дни отец с утра до вечера был на своем пароходе, а ночевать приходил домой, усталый, но радостный. И наступил день, когда он сказал маме, всё, собирайтесь.

Утром мы загасили тщательно свою печь, собрали пожитки и пошли на пароход. Из всех моих тогдашних ощущений не было ничего слаще этого момента. И вот мы все вновь живем в каюте отца, а на ночь нам с братом выделяют отдельную, как взрослым каюту во втором классе. Живём в каюте, громко сказано. Весь день мы предоставлены себе вместе с другими нашими сверстниками и лётаем по палубам, лазая везде, включая трубы, машинное отделение, пристани. И нас зазывают в каюту лишь на обед и ужин. Иногда к вечеру у нас не остается сил на ужин, так мы набегались и напрыгались.

Впрочем, все пароходские предпринимали попытки пристроить своих чад к бабушкам, если таковые имелись, или оставляли дома жен и детей.

Такая попытка была предпринята и моими родителями, когда я еще не могла заявить свое желание. Это было мое третье лето. С первым рейсом меня высадили к бабушке в благословенную Моряковку, где я не родилась, но где мне поставили штамп о регистрации в человеческое общество.

После ухода деда к зазнобе, перевода моей матери с мужем в другой город, моя молодая бабка, Татьяна Васильевна, осталась одна со своим домом, огородом, круговертной работой и …одиночеством по вечерам и длинными ночами, без привычного нам всем сейчас компаньона – телевизора. Её горькие воспоминания давили на сердце, душа стенала и горела. Как не залить! Одинокая зима – тяжкое испытание. И моя бабушка, 40 с совсем небольшим лет от роду, его плохо выдерживала.

Но вот и весна. И внучку, т. е. меня, поручают её присмотру на всё лето. Бабка воспряла духом. Она летает и все в её руках горит. Не одна, да и дочка ходит рейсами мимо Томска, каждую неделю будет наведываться. В крупных городах стоянки длинные.

Пароход уходит, а я обследую дом, огород, улицу поселка. Здесь все знают друг друга. Машин нет, редкий грузовик проедет. Рай тихий и зеленый. Бабушка уходит на работу в свою столовую, где она заведует производством. Её пироги хозяйки раскупают вмиг, хотя и сами пекарши отменные. Я уже знаю, где бабушка работает. Все излазив в столовой и наевшись пирогов, я бегу на улицу, там интересней. Я бегаю где ни попадя, несмотря на свои три года. Устав я бегу домой и лезу на кровать. Бабушки все нет. Но вот и она веселая, мы с ней поем песни, снова едим пироги и засыпаем в обнимку.

Утром я сплю долго и просыпаюсь от яркого солнца, скорее к бабушке! Пироги уже меня ждут.

Радость поселилась в измученном сердце Татьяны Васильевны, моей бабушки. Она долго держалась после моего появления, но ведь чуть-чуть с устатку не вред, а польза. Я уже и выспалась после обеда и проголодалась, и снова пошла к бабушке.

Мой красный сарафан парусил на мне от бега. Вечерняя заря добавляла яркости и блеска новому сатину на сарафане. Бабка за вечер сшила мне их два. На всё она мастерица.