Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение

Натурфилософы до такого не доходили. Они знали, что все они – христиане, занимающиеся одним общим делом. Пекинские иезуиты без промедления советовались с еретиком, если верили, что подобная консультация их делу поможет. Работа Шрека зависела от звёздных таблиц, которые ему прислал лютеранин. Протестант и католик, которых разделяло полмира, переписывались и вместе мечтали о том, что китайцы перейдут в христианство. Только будучи иезуитом в Китае, можно было в полной мере осознать, сколь своеобразно христианское понимание натурфилософии, сколь глубоки его связи с христианским миром. Когда в 1634 г. китайскому императору продемонстрировали телескоп, Галилея вдруг стали чествовать по всему миру. В самом Пекине, однако, это событие не вызвало энтузиазма, подобного тому, с которым когда-то изобретение встретили в Риме. Ни китайские князья, ни китайские учёные не бросились рассматривать лунные кратеры. «Лучше лишиться хорошей астрономии, чем терпеть пребывание людей с Запада в Китае» [704]. Так писал вскоре после смерти Шрека Ян Гуансянь, учёный, которого раздражало засилье иезуитов в Министерстве ритуалов. Он верно подметил глубокую связь их знаний о небесах с убеждениями, которых придерживались лишь христиане. Ян обвинял иезуитов в том, что они, одержимые стремлением познать законы космоса, забыли о подлинном – с точки зрения поколений конфуцианцев – предназначении астрономии: о прорицании. Ему удалось на какое-то время лишить их высоких постов. Шесть месяцев иезуиты провели в темнице в кандалах. Лишь вовремя случившееся землетрясение спасло их от казни. Впрочем, через четыре года христиане вернулись к своим обязанностям. Попытки Яна предсказывать затмения закончились позорным провалом. Китайских учёных, способных на большее, не нашлось. Представления о космосе, лежавшие в основе способности иезуитов составлять точные календари, с трудом воспринимались учёными, принадлежащими к принципиально иной традиции. Оказалось, что христианская по своему происхождению натурфилософия должна быть насквозь пропитана христианством, чтобы из неё вышел толк.

В эпоху кровопролитных сражений взаимодействие учёных-протестантов с коллегами-католиками демонстрировало, что у двух враждующих лагерей, несмотря на взаимную ненависть, по-прежнему оставалось много общего. По подсчётам Колумба и Лютера, в 1650 г. должен был наступить конец света; вместо этого в Германии после тридцати лет войны наконец воцарился мир. Мир не рухнул. Натиск турок удалось сдержать. Христианство уцелело. Многое, конечно, было потеряно. Древний идеал единства верующих во Христе – идеал, которому многие посвящали всю свою жизнь, за который многие отдавали жизни, – был сокрушён и не мог уже быть восстановлен. Невозможно было собрать христианский мир из его осколков, остановить процесс дезинтеграции. И всё же пыль, поднявшаяся в результате падения сокрушённой твердыни, по-прежнему висела в воздухе плотным облаком. Ею дышали не только жители той части света, которую начали называть Европой, но и обитатели одиноких поселений на побережье Северной Америки, уроженцы Мексики или далёких земель, омываемых Тихим океаном. Рассуждая о будущем, Галилей воображал, что его последователи встанут на путь, о котором сам он не мог и помыслить. «Мы лишь открываем двери к этим двум новым наукам, изобилующим положениями, которые в будущем будут неизмеримо больше приумножены пытливыми умами…» [705] Но впереди ждали не только науки. Открывалось множество дверей и много путей.

Объединяло их то, что начало всем им было положено в христианском мире.

Современность

XV. Дух

Холм Святого Георгия, 1649 г.

Когда 26 мая лорд главнокомандующий верхом на коне и в сопровождении своих офицеров появился у холма Святого Георгия, на пустоши находилось двенадцать человек, занятых всевозможной работой. Одни копали, другие сажали, третьи удобряли землю. Предприятие это было довольно смелое. Земля эта с древнейших времён принадлежала короне. Тому, кто её засеял, могли предъявить обвинение в незаконном вторжении. Но времена были тяжёлые, и среди местных жителей нашлись те, кого нужда довела до презрения к частной собственности как таковой. Во главе их встал мелкий арендатор Джерард Уинстенли. В своё время он торговал одеждой в Лондоне, но в 1643 г. разорился и перебрался в сельскую местность в графстве Суррей. Уинстенли объявил, что вся земля должна превратиться «в общую сокровищницу для всех, как для богатого, так и для бедного» [706]. Первого апреля 1649 г., повинуясь прямому указанию Святого Духа, он взял лопату, дошёл до находившегося неподалёку холма Святого Георгия и принялся копать. К нему присоединилось ещё несколько человек, как мужчин, так и женщин. С тех пор прошло два месяца. Несмотря на недовольство местных землевладельцев, диггеры – «копатели» – по-прежнему продолжали старательно засеивать холм зерном, морковью и бобами. Непокорный Уинстенли утверждал, что «при этой работе восстановления в Израиле не будет нищих» [707].