Но что в протестантской стране означало слово «религия»? Выйдя за рамки католического понимания, оно приобрело два разных значения. Карл I считал, что религия – «единственное прочное основание всякой власти: если оно ослаблено или извращено, устойчивое правление невозможно» [715]
. В этом пресвитериане были с ним согласны. Для обеих сторон в гражданской войне слово «религия» означало одно и то же: представление о том, каким образом должны строиться отношения Англии с Богом. При таком подходе религия, претендовавшая на истинность, не терпела никакой конкуренции; но он не был единственным. Слово «религия» означало в то же время нечто личное, частное. Когда-то оно описывало жизнь монастырской общины, но теперь под ним могли пониматься взаимоотношения конкретного протестанта с проявлениями Святого Духа. Ферфакс, обращаясь к диггерам, говорил как пресвитерианин и представитель власти, обязанный следить за тем, чтобы в Англии господствовала истинная религия; но Уинстенли, вещая о своём долге перед Богом и категорически отказываясь покинуть холм Святого Георгия, следовал религии, как понимал её он. Ферфакс понял это и решил не форсировать события. Он вновь счёл, что диггеры не представляют угрозы для общественного порядка, и, успокоившись, отправился в Лондон. А Уинстенли и его соратники вновь принялись копать.Примирить тех, кто настаивал, что может существовать лишь одна истинная религия, и тех, кто верил, что Бог разрешает каждому практиковать свою религию, было, конечно, непросто. Ферфакс, по крайней мере, попытался отыскать золотую середину, потому что в республике его авторитет был выше, чем авторитет любого гражданского. В войне победил парламент, но настоящими победителями из неё вышли военные. Стоявший во главе армии неизбежно сталкивался с необходимостью примирять непримиримое. К 1650 г. Ферфаксу это надоело. Жизнь в седле нравилась ему гораздо больше государственных дел, и он подал в отставку. На смену ему пришёл человек, который относился к власти с куда большим энтузиазмом и не был, в отличие от Ферфакса, пресвитерианином, – Оливер Кромвель. В конце 1653 г. он получил титул лорда-протектора республики, став военным диктатором и первым в истории страны главой государства, который одновременно был протестантом и выступал за свободу совести. Гражданскую войну, которая велась между сторонниками двух видов авторитаризма, его пропагандисты объявили борьбой за свободу. Этот взгляд был закреплён в конституции протектората. «Те лица, которые исповедуют веру в Бога через Иисуса Христа, – говорилось в ней, – не будут подвергаться никаким ограничениям, но будут пользоваться покровительством в отношении исповедания веры и исполнения своей религии…» [716]
Заявление громкое, но двусмысленное. Кого именно можно было считать лицами, исповедующими веру в Бога через Иисуса Христа? Во всяком случае, не католиков. В мае 1649 г., накануне экспедиции Кромвеля в Ирландию, среди бёрфордских мятежников распространялись листовки, в которых осуждалось готовящееся кровопролитие. «Мы зашли слишком далеко, переходя вброд багровые реки невинной христианской крови!» [717]
В этих словах чувствуются те же отвращение и отчаяние, благодаря которым на континенте годом ранее был положен конец тридцатилетней резне. По условиям нескольких договоров, подписанных на территории Германии, в Вестфалии, устанавливался «христианский, общий и вечный мир» [718]. Подписав эти договоры, правители обязались не принуждать своих подданных исповедовать ту религию, которой придерживались сами. И католики, и лютеране, и кальвинисты получали возможность свободно совершать богослужения. Это решение вовсе не было попыткой изгнать религию из государственной жизни. Напротив, данная формула представляла собой проект истинно христианского порядка. Её создатели не предали Христа, призывавшего любить врагов своих и подставлять другую щёку, но осознанно пытались приблизиться к исполнению требований его учения. Терпимое отношение к религиозному разнообразию было объявлено христианской добродетелью.