Домочадец

Я ехал в аэропорт, сочувствуя своим старым недавно отремонтированным ботинкам. Их тупые вздёрнутые носы хлебнули талого снега по дороге в метро. В автобусе я слабо рефлексировал на скучные городские пейзажи. В период безвременья в природе, когда весна топталась на подступах к городу, а зима не желала отступать, я впадал в минорное настроение и как бы через себя пропускал столкновение времён года, погружавшее обитателей города в трясину размытых слякотных улиц и

преждевременных надежд на приближение тепла. В эту зябкую унылую пору мои приглушённые порывы к творению проливались на ватман потоками чёрной и серой акварели, которая робко перетекала в светлые пятна весны.

В аэропорт я приехал за полчаса до прибытия рейса. Я поднялся в кафетерий и взял чашку кофе. За огромным окном на взлётную полосу выруливал несуразный с дрожащими крыльями самолёт. В последнее время я мало общался со своими знакомыми. Я предпочитал уединение и не нуждался в похвалах и критике ценителей молодого искусства, которые периодически возникали на моём пути. Я нашёл в искусстве своих учителей и переживал лишь потому, что уроки у них мне пришлось брать заочно, но и этот вариант познания я ценил. Я медленно приближался к созданию собственного стиля. Я был одержим желанием раскрыться в искусстве, опустошить себя целиком, причём сейчас же, не дожидаясь отчаянья зрелых лет, когда любой неиспользованный шанс добиться успеха кажется едва ли не последним. Я жил мыслями о новом идеале картины…

Рейс прибыл без опоздания. В фойе Вальтер появился одним из первых. Я сразу узнал его. Он не был обременён вещами. На плече у него болталась средних размеров, похожая на сушёную грушу, провисшая сумка. Я вышел из пёстрой группы встречающих, чем привлёк внимание Вальтера. На мгновенье он замер и, доверившись своей памяти, ринулся ко мне.

Он бросил на пол сумку и задержал меня в пахучих тёплых объятиях. Потом сказал:

– Анжела передаёт тебе огромный привет. Она приедет через месяц – полтора. Ей нужно привыкнуть к новой жизни. Понимаешь, мы будем теперь жить вместе в Гамбурге.

Собственно, я ожидал такого заявления. Вальтер стиснул мой локоть и поволок меня к стоянке такси. Нам быстро попался валютный таксист. Он выскочил из старенького Volvo и открыл перед нами заднюю дверь, кланяясь чуть ли не в пояс.

Всю дорогу Вальтер рассказывал о своей новой семейной жизни. В женщинах он ценил ум и красоту. Редкое сочетание этих важнейших качеств достигло, по его словам, абсолютного выражения в Анжеле.

– Сейчас мы едем в банк, – посвятил меня в свои планы Вальтер. – Тебе долго предстоит жить одному. Тебе понадобятся деньги. Я хочу открыть тебе счёт.

Этот добрый жест «заморского» благодетеля как бы закреплял моё отчуждение от матери. Теперь мне дозволялось жить по своему усмотрению. Впрочем, я давно уже жил самостоятельно. Я был благодарен Анжеле за то, что своим наплевательством к моему внутреннему миру она пробудила во мне интерес к моим скрытым духовным возможностям. В этом заключалась её скромная заслуга. В паузах между всплесками любовной активности она не прочь была показать подругам мои школьные акварели. Её увлечение Вальтером не вызвало во мне негативных эмоций. Я даже обрадовался, что наконец-то она успокоит свою мятущуюся душу и сосредоточится на семейной жизни. К Вальтеру я не испытывал отвращения по поводу его столь лёгкой победы над моей матерью. К их намерению жить вместе я отнёсся прохладно, но без скептицизма. В какой-то момент я даже посчитал выбор Анжелы весьма прогрессивным. Почтенный возраст Вальтера, его пышные вьющиеся седины, как и его высокий общественный статус, располагали к себе и внушали доверие.

…С директорской решительностью Вальтер взбежал по гранитным ступеням коммерческого банка. Я следовал за ним. Удостоив скромным приветствием бритоголового охранника, Вальтер «причалил» к кассе № 4. Он поставил на пол сумку и распахнул пальто перед полной плохо загримированной кассиршей, которую от нас отделяло тонированное пуленепробиваемое стекло с надписью «Вклады в иностранной валюте». Вальтер попросил у меня паспорт.

– Этот господин желает открыть счёт в немецких марках, – сказал он по-английски и, указав на меня, просунул паспорт в узкую щель под окном. В полном безразличии кассирша пролистала мой паспорт и сунула в щель бланк договора. Из внутреннего кармана пальто Вальтер извлек перьевую ручку и придвинул ко мне желтоватый бланк.

– Заполняй, – скомандовал он и достал из толстого портмоне кипу хрустящих, словно вчера отпечатанных банкнот. – В этой графе напиши «пять тысяч», – прервал он подсчёты наличности и ткнул пальцем в строку «количество прописью».