Домочадец

Все эти мелкие радости, ради которых кто-то специально охотился за пригласительным билетом, меня абсолютно не трогали. В последние дни мне не хватало покоя, я жаждал уединённости. Ежедневное звяканье столовых приборов, частые подходы к столу с непременным обсуждением скупой на события и таланты городской прессы постепенно начали меня раздражать. Я шёл в клуб исключительно ради Вальтера, но за вечерним чаем мною овладело-таки желание пойти на концерт, поскольку засидевшаяся у нас Джулия между делом сообщила, что в эстрадном отделении примет участие Стэлла.

– Помнишь ту дёрганую девицу? – спросила Джулия, нахваливая густой чай с бергамотом. – Она там непременно что-нибудь споёт и обязательно станцует. Кстати, Константинов там тоже засветится.

Я не выдержал и спросил:

– А почему её зовут Стэлла?

– Ну, это просто. – Джулия размяла в креманке розовый шарик мороженого. – Сначала была девочка Наташа. Потом она закончила школу, увлеклась вечерними гуляниями и ночными дискотеками. Коллеги по танцполу окрестили её Натэллой. А уж от Натэллы рукой подать до Стэллы.

– Джулия – это ведь Юлия. Но по-английски, – провёл уместную параллель Вальтер, чем вызвал несколько восторженных реплик своей переводчицы. – Юлия, Юля, Юленька-лапуленька, – вывел он на хорошем русском без видимых усилий и расхохотался.

После шестичасовых новостей, которые Одинцова мастерски перевела Шмитцу, наша троица двинула к клубу. Впервые после окончания летней сессии я надел свой парадный фиолетовый пиджак. Коричневые брюки от единственного ненавистного костюма я погладил во время новостей, мокасины вычистил под новости спорта. Узелок на галстуке я завязал с третьей попытки – уроки Анжелы стали понемногу забываться.

В актовом зале было полно народу. В первых рядах просматривались седые головы немецких туристов. На сцене усатый мужчина в обвислом спортивном костюме проверял акустические способности микрофона. Зал бурлил. Задние ряды посвистывали. Можно было подумать, что сейчас здесь состоится вручение какой-нибудь престижной премии. Но ждал нас всего лишь концерт клубных талантов. Мы заняли свои места в пятом ряду. Большинство зрителей были приезжие. На некоторых лицах лежала печать невыносимой усталости от однообразия и скуки санаторных будней.

Концерт набирал обороты. Приезжая публика, сидевшая за нами, активизировалась, подкреплённая ликёрами из бара. Выступление дуэта баянистов раззадорило возрастной партер и вызвало неодобрительный свист задних рядов. Вальтер сдержанно аплодировал и о чём-то беседовал с Джулией, важно восседавшей между нами. Баянистов сменил ансамбль русских народных инструментов. Затем на сцену вышел детский хор. Появление Олега Петровича Константинова задние ряды, жаждущие дискотеки, отметили шквальной овацией. Я пытался вглядеться в лицо кумира молодёжи, но широкие затылки сидящих перед нами подростков, машинально поедавших поп-корн, не позволили отчётливо лицезреть утончённый облик руководителя хора. Я вынужден был приблизиться к напудренной щеке Джулии, дабы наконец-то раскусить загадочную внешность подросткового затейника.

– Да сиди ты спокойно! – одёрнула меня Одинцова. – Всё равно ты его не знаешь. – Она надменно ухмыльнулась. Рядом с Вальтером она чувствовала себя уверенной, что позволяло ей в последнее время бросать безнаказанно колкие реплики в мой адрес. – Не волнуйся! Скоро её увидишь.

Я догадывался, что меня давно избрали объектом интенсивных обсуждений. Джулия и Стэлла – два противоречивых продукта современной эпохи, два тяжёлых противоположных характера, обладающих взаимным притяжением, вели долгие потливые дискуссии, перерастающие в шумные драчливые споры, о моём неопределённом, однако устойчивом месте в судьбе Вальтера. В их представлении я был неподходящей кандидатурой для жительства в элитном особняке. Я не имел слащавой внешности мальчика, отправленного родителями в модельное агентство с наступлением половой зрелости. Но хуже всего, что я не годился в их компаньоны для ведения интриг вокруг имени Вальтера с целью извлечения дивидендов из империи Шмитца.