Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Во второй части исторія еще долго стоитъ на томъ же уровн, какъ и въ первой, но наконецъ, — какъ говоритъ Френцель, — на одномъ роковомъ мст комедія переходитъ въ трагедію. Пока Донъ-Кихотъ вводится въ заблужденіе и обманывается собственными глазами, которыми онъ видитъ все, какъ настоящій странствующій рыцарь, мы попадаемся съ нимъ въ тже сти. Но когда другіе начинаютъ съ нимъ злыя шутки, когда они съ намреніемъ наталкиваютъ его на заблужденіе и печальныя ошибки для собственной потхи, тогда этотъ блестящій умъ меркнетъ и Донъ-Кихотъ становится для насъ жалкимъ помшаннымъ, годнымъ лишь для дома сумасшедшихъ въ Севильи. Чарльзъ Ламбъ сказалъ совершенно справедливо: Гонерилья покраснла бы, сдлавъ что-нибудь подобное отрекшемуся королю и волчица Регана, не смотря на свой слабый разсудокъ, не могла бы продолжать своихъ шутокъ, а Донъ-Кихотъ вытерплъ все это отъ недостойной королевы. Какое низкое, негодное общество! Герой Авелланеды могъ и долженъ былъ покончить такими заблужденіями, но Сервантесъ никогда не могъ ошибаться подобно ему. Если похвалы шуткамъ Санчо, который здсь, какъ и у Авелланеды, выступаетъ на первый планъ, могли заставить его сдлать этотъ характеръ средоточіемъ дальнйшаго разсказа, то этого достаточно, чтобы въ большей половин второй части уничтожилось состраданіе къ герою. Поэтому мы не можемъ понять, какъ историкъ испанской литературы, Джоржъ Тикноръ, отдаетъ несравненное преимущество сравнительно съ первою, если только мы признаемъ, что онъ придаетъ большее значеніе художественной композиціи, а не идеальному содержанію.

Мы забываемъ о той скук при чтеніи одной части второй половины романа, а не о великомъ созданіи цлаго, про которое Фишеръ могъ сказать: безсмертная заслуга Сервантеса состоитъ въ томъ, что онъ въ одномъ произведеніи съ художественною ироніею создалъ комическій и вмст съ тмъ естественный романъ. Это осмяніе рыцарства длаетъ его народнымъ романомъ, потому что народъ возбуждается имъ къ осмянію отжившаго идеала аристократіи».

Ясне нельзя выразить значеніе этой книги для всей литературы.

Обратимся еще разъ къ личности самого поэта. Сервантесъ въ 1606 г. пріхалъ въ Мадридъ, слдуя, вроятно, за испанскимъ дворомъ; тамъ онъ оставался постоянно и выхалъ изъ него однажды, незадолго передъ смертью.

Не смотря на высокія заслуги поэта, онъ жилъ постоянно въ очень стснительныхъ условіяхъ, поддерживаемый только милостью двухъ своихъ покровителей, архіепископа Толедскаго и графа Линозскаго. Дворъ не сдлалъ ничего для величайшаго ума своего времени. О самомъ поэт не думали вовсе, тогда какъ книгой его не могли начитаться досыта. Разсказываютъ, что Филиппъ III, стоя однажды на балкон своего дворца, увидлъ на берегу Мансанареса студента, который съ удивленіемъ читалъ какую-то книгу, постоянно прерывая чтеніе неудержимымъ смхомъ, и король сказалъ тотчасъ-же: «этотъ человкъ или дуракъ или читаетъ Донъ-Кихота». Королевское остроуміи оказалось справедливымъ, но никому изъ придворныхъ не пришло въ голову обратитъ вниманіе короля на бдность, въ которой находился авторъ знаменитой книги.

Послдніе годы своей жизни Сервантесъ посвятилъ вполн музамъ. Начатые уже въ Севильи двнадцать нравственныхъ разсказовъ («Novelas ejemplares», которые также можно считать мастерскими разсказами) появились въ 1613 г. въ Мадрид. Вс эти новеллы, ивъ которыхъ маленькая Мадридская цыганка особенно дорога для германцевъ, вслдствіе «presiosa» Вольфе и Вебера, возникли на свжей и богатой почв народныхъ характеровъ и выражаютъ собою всю полноту настоящей испанской живости и отличаются такою прелестью языка, что и до сихъ поръ, остаются недосягаемымъ образцомъ, хотя это самыя раннія изъ испанскихъ новеллъ. Сервантесъ достигъ уже преклонной старости, когда онъ создалъ свое послднее сочиненіе «Периллесъ и Сигизмунда», серьезный романъ, который онъ считалъ лучшимъ произведеніемъ своего пера; для насъ онъ иметъ только историческій интересъ и появился уже черезъ годъ посл его смерти.