Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Донъ-Кихотъ, безъ малйшаго затрудненія, повривъ словамъ хозяина, изъявилъ готовность слушаться его во всемъ, и просилъ только окончить, какъ можно скоре, обрядъ посвященія, потому что — «если я подвергнусь здсь нападенію, будучи посвященнымъ рыцаремъ, говорилъ онъ, то не выпущу изъ этого замка живымъ никого, кром лицъ, порученныхъ моему охраненію благороднымъ отцомъ по оружію». Не обращая на эти слова никакого вниманія, хозяинъ отправился за книгой, въ которой записывалъ отпускавшіеся погонщикамъ муловъ ячмень и солому, и возвратился съ нею къ своему гостю, въ сопровожденіи двухъ знакомыхъ намъ женщинъ и мальчика, несшаго зажженный свчной огарокъ. Велвъ Донъ-Кихоту стать на колни, онъ самъ вперилъ глаза въ книгу, длая видъ, будто-бы читаетъ молитву, потомъ взялъ у Донъ-Кихота мечъ, которымъ ударилъ его сначала по затылку, потомъ по плечу; наконецъ пригласилъ одну изъ женщинъ опоясать новопосвященнаго рыцаря мечомъ, что та исполнила чрезвычайно ловко и скромно, готовая ежеминутно разсмяться и удерживаемая отъ этого только воспоминаніемъ о недавно случившемся съ погонщиками муловъ. «Да содлаетъ васъ Господь счастливымъ рыцаремъ», сказала она Донъ-Кихоту, «и да озаряетъ Онъ побдами ваше оружіе». Рыцарь спросилъ ея имя, желая знать, какой благородной дам обязанъ онъ оказанной ему милостью? Та отвчала, что ее зовутъ Толоза, что она дочь толедскаго лоскутника, торгующаго въ рядахъ Санчо-Беноіа, и что во всякое время, во всякомъ мст готова чмъ можетъ служить ему. Донъ-Кихотъ просилъ ее, во имя дружбы къ нему, прибавить къ своему имени частицу донъ и называться донна-Толоза, что дама, опоясавшая его мечемъ, общала исполнить. Другая дама надла ему шпоры и тоже должна была сказать свое имя. Узнавъ, что ее зовутъ Молинера, что отецъ ея честный антекверскій мельникъ, и получивъ отъ нея также общаніе прибавить къ своему имени частицу донъ и называться донна-Молинера, онъ разсыпался передъ нею въ благодарностяхъ и предложеніяхъ своихъ услугъ. Окончивъ съ обрядомъ посвящевія, рыцарь, желавшій уже быть на пути къ приключеніямъ, поспшилъ осдлать Роесмнанта и, подъхавъ верхомъ къ хозяину, разсыпался передъ нимъ въ благодарностяхъ за оказанную имъ услугу въ такихъ изысканныхъ выраженіяхъ, что перо наше отказывается передать ихъ съ непогршимой врностью. Хозяинъ, желая скоре распрощаться съ своимъ гостемъ, въ немногихъ словахъ отвтилъ Донъ-Кихоту на его любезности и, не требуя ничего за постой, съ Богомъ отправилъ его въ дальнйшій путь.

Глава IV

Начинало свтать, когда Донъ-Кихотъ, покинувъ зазжій домъ, отъ радости видть себя посвященнымъ рыцаремъ чуть не подпрыгивалъ на сдл. Припоминая, однако, совты хозяина, касательно вещей, которыми необходимо ему было запастись, онъ ршилося вернуться домой, чтобы запастись деньгами и бльемъ, и въ особенности пріискать оруженосца, имя въ виду возвести въ это званіе одного несчастнаго крестьянина, бдняка, обремененнаго семействомъ, но, по мннію Донъ-Кихота, способнаго, какъ нельзя больше, быть оруженосцемъ странствующихъ рыцарей. Россинантъ, какъ-будто угадывая намреніе своего господина — вернуться домой, пустился бжать такою рысью, что, казалось, ноги его не касались земли. Спустя немного времени, до слуха нашего героя начали долетать жалобные звуки, раздававшіеся, какъ казалось, въ чащ лса, расположеннаго за право. Удостоврясь въ дйствительности ихъ, онъ воскликнулъ: «благодареніе небу, низпосылающему мн такъ скоро возможность выполнить обязанность моего званія и пожать плоды моихъ благородныхъ намреній». — Въ туже минуту, пришпоривъ Россинанта, онъ поскакалъ къ тому мсту, откуда исходилъ крикъ. Не усплъ онъ сдлать и двадцати шаговъ, какъ увидлъ въ лсу лошадь, привязанную къ одному дубу, и мальчика, лтъ около пятнадцати, обнаженнаго до поясницы, привязаннаго къ другому. Этотъ-то мальчикъ кричалъ немилосердно, и не безъ причины: высокій, здоровый крестьянинъ билъ его мднымъ поясомъ, приговаривая за каждымъ ударомъ: «смотри и молчи».

«Простите, ради Бога, простите, говорилъ ему мальчикъ, впередъ и буду лучше смотрть за вашимъ стадомъ». При вид истязаемаго ребенка, Донъ-Кихотъ, воспламененный благороднымъ негодованіемъ, воскликнулъ: «недостойный рыцарь, прилично-ли нападать на человка, лишеннаго возможности обороняться! Не угодно-ли вамъ ссть на коня, взять въ руки копье (къ дереву, въ которому привязана была лошадь, приставлено было и копье), и я съумю доказать вамъ, что не благородно такъ дйствовать, какъ вы».

Крестьянинъ, увидя передъ собою привидніе, вооруженное съ ногъ до головы и приставившее къ груди его копье, униженно проговорилъ: «государь мой! этотъ мальчикъ стережетъ моихъ овецъ, но такъ небрежно, что въ ноемъ стад оказывается ежедневная убыль, и теперь, когда я наказываю его за лность, или, быть можетъ, за его плутни, онъ говоритъ, будто я длаю это, чтобы не доплатить ему жалованья. Клянусь Богомъ и моей душой, — онъ лжетъ».