Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— О, бдный Санчо! отвтилъ Донъ-Кихотъ; какъ же ты простъ, какъ мало свдущъ ты въ рыцарскихъ длахъ. Другъ мой! крпись и врь мн, что настанетъ день, когда ты собственными глазами узришь рыцарство во всемъ его нескончаемомъ блеск. Скажи мн, что можетъ сравниться съ наслажденіемъ побдить въ честномъ бою своего врага?

— Этого я не знаю, сказалъ Санчо, но знаю, что съ тхъ поръ какъ мы сдлались странствующими рыцарями, — то есть вы, потому что я не считаю себя достойнымъ принадлежать въ такому высокому братству, — съ тхъ поръ, мы не выиграли еще никакой битвы, если не считать побды надъ бискайцемъ, купленной цною вашего шлема, разбитаго въ дребезги, и половины вашего уха; вс же остальныя побды наши ограничивались градомъ кулаковъ и палочныхъ ударовъ, сыпавшихся на наши ребра. Къ этому на мою долю выпало еще подбрасываніе на одял какими-то очарованными негодяями, которымъ, какъ очарованнымъ, я не могу отмстить, и потому лишаюсь возможности испытать удовольствіе, называемое вашей милостью мщеніемъ.

— Санчо! это камень тяготящій мою, да вроятно и твою душу. Но успокойся; я надюсь вскор обладать мечомъ такого закала, что тотъ, кто станетъ носить его, будетъ защищенъ отъ всхъ очарованій. Быть можетъ даже, счастливая звзда моя передастъ въ мои руки мечъ, принадлежавшій Амадису въ то время, когда онъ извстенъ былъ подъ именемъ рыцаря пылающаго меча. Мечъ этотъ, безъ сомнній, славнйшій въ мір: потому что не было такого сильнаго и очарованнаго оружія, которое бы онъ не разбивалъ въ дребезги, какъ стекло.

— Да еслибъ вы дйствительно добыли его, то вдь мн отъ этого не полегчало бы, отвчалъ Санчо; потому что этотъ мечъ, какъ вашъ бальзамъ, созданъ вроятно для однихъ рыцарей; а я, безъ всякаго сомннія, буду по прежнему расплачиваться за все собственной спиной.

— Санчо! отгони отъ себя этотъ страхъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; въ будущемъ небо будетъ милостиве въ теб.

Проговоривъ еще нсколько времени въ томъ же род, наши искатели приключеній увидли вдали густой столбъ пыли, гонимой втромъ прямо на нихъ. Въ туже минуту Донъ-Кихотъ воскликнулъ, обращаясь къ своему оруженосцу: «другъ мой! наступила минута, когда весь міръ увидитъ, что сберегла для меня судьба. Наступила, повторяю, минута, въ которую я больше чмъ когда-нибудь долженъ выказать силу этой руки подвигами, достойными страницъ безсмертія, на которыхъ напишутъ дла мои въ поученіе грядущимъ вкамъ. Видишь-ли ты этотъ густой столбъ пыли? узнай же, Санчо, что пыль эта подымается безчисленной арміей, составленной изъ націй цлаго міра.

— Должно быть тамъ дв арміи, замтилъ Санчо, потому что съ другой стороны виднъ такой же столбъ пыли.

Донъ-Кихотъ оглянулся, и видя, что Санчо правъ, преисполнился невыразимой радостью, вполн увренный (онъ никогда впрочемъ не бывалъ увренъ иначе какъ вполн), что это идутъ дв великія, готовыя сразиться между собою арміи; мудренаго въ этомъ ничего не будетъ, если мы вспомнимъ, что разстроенное воображеніе его ежеминутно рисовало предъ нимъ волшебниковъ, сраженія и поединки. Между тмъ пыль эта поднималась двумя стадами барановъ, шедшихъ съ двухъ противоположныхъ сторонъ и такъ хорошо укрытыхъ ею, что ихъ нельзя было разглядть иначе, какъ въ нсколькихъ шагахъ. Слыша твердыя увренія Донъ-Кихота, что пыль эту вздымаютъ воины, Санчо поврилъ ему и спросилъ: что же они станутъ длать здсь?

— Мы явимся заступниками несчастныхъ и слабыхъ, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Но, дабы ты зналъ воиновъ, которые сейчасъ предстанутъ предъ нами, я долженъ теб сказать, что арміей, находящейся на лво отъ насъ, предводительствуетъ великій императоръ Алифанфаронъ, владтель Тапробанскаго острова, а арміей, находящейся на право, предводительствуетъ врагъ его король Гарамантскій Пентаполимъ Обнаженная Рука, — названіе, данное ему потому, что въ сраженіи онъ держитъ всегда правую руку обнаженной до плеча.

— А изъ за чего воюютъ эти государи? спросилъ Санчо.

— Изъ за того, что Алифанфаронъ влюбился въ дочь Пентаполина, обворожительную красавицу, но христіанку; и такъ какъ Алифанфаронъ — язычникъ, поэтому Пентаполинъ и не хочетъ выдать за него своей дочери, пока женихъ не откажется отъ вры въ лжепророка, и не приметъ вры своей невсты.

— Клянусь бородой моей — онъ правъ, воскликнулъ Санчо; и я готовъ держать его сторону.

— Этимъ ты только исполнишь свой долгъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ; и для этого не нужно быть посвященнымъ рыцаремъ.

— Тмъ лучше, но куда я дну своего осла? Гд спрячу я его такъ, чтобы сыскать посл битвы? а двинуться на немъ въ сраженіе я, правду сказать, не ршаюсь, да и врядъ-ли ослы принимали когда-нибудь участіе въ великихъ битвахъ.

— Ты правъ, сказалъ Донъ-Кихотъ. И я теб совтую пустить своего осла за вс четыре стороны; если онъ и пропадетъ, бда не велика; посл побды на выборъ намъ останется столько лошадей, что самому Россинанту грозитъ участь быть перемненнымъ на другаго коня. Но слушай, Санчо, прежде чмъ об арміи сразятся, я поименую теб въ каждой изъ нихъ главнйшихъ рыцарей. Взъдемъ же на этотъ холмъ, откуда ты хорошо увидишь ихъ всхъ.