Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— Спрашивайте, ваша милость, что вамъ угодно, отвѣтилъ Санчо, я скажу вамъ все такъ, какъ было. Но, ради Бога, не будьте впередъ такъ сердиты.

— Къ чему ты это говоришь? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Къ тому, ваша милость, отвѣчалъ Санчо, что палочные удары, которыми вы только что попотчивали меня, это все отместка за ту ночь…. чортъ бы ее побралъ, а вовсе не за сужденія мои о госпожѣ Дульцинеѣ, которую я очень почитаю, хотя бы она даже не стоила того, единственно потому, что она дама вашей милости.

— Ради Бога, Санчо, не вспоминай того, что прошло, сказалъ Донъ-Кихотъ, это огорчаетъ и волнуетъ меня. Я только что простилъ тебѣ, и ты, кажется, знаешь: кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ. Начавъ этотъ разговоръ, рыцарь и оруженосецъ неожиданно увидѣли на дорогѣ, ѣхавшаго имъ на встрѣчу всадника, смахивавшаго за цыгана. Санчо, который не могъ видѣть осла, — цыганъ ѣхалъ на ослѣ, безъ того, чтобы вся душа его не переселилась въ глаза, сейчасъ же узналъ въ мнимомъ цыганѣ Гинеса Пассамонта, а въ ослѣ его своего собственнаго осла; это дѣйствительно былъ его оселъ. Чтобы не быть узнаннымъ и выгодно сбыть украденнаго осла, Гинесъ нарядился цыганомъ, — по цыгански онъ говорилъ прекрасно, какъ и на нѣкоторыхъ другихъ языкахъ, которые онъ зналъ, какъ свой родной. Увидѣвъ его, Санчо принялся кричать во все горло: «а мошенникъ Гевезиллъ, отдай мнѣ мое добро, возврати мнѣ жизнь мою, возврати мнѣ постель, на которой я отдыхаю; вонъ, долой съ моего осла, негодяй; отдай мнѣ то, что не твое». Санчо совершенно напрасно потратилъ столько возгласовъ, потому что при первомъ изъ нихъ Гинесъ соскочилъ съ осла, и пустившись бѣжать чуть не галопомъ, скоро исчезъ изъ глазъ рыцаря и оруженосца. «Здравствуй, голубчикъ, оселъ мой», сказалъ обрадованный Санчо, подбѣжавъ къ своему ослу и нѣжно обнявъ и поцаловавъ его. «дитя мое, товарищъ мой, радость очей моихъ, здоровъ ли ты, ненаглядный мой?» Говоря это, онъ все цаловалъ осла, молча принимавшаго всѣ эти ласки, рѣшительно не зная, что отвѣчать ему. Между тѣмъ подоспѣла остальная компанія, и всѣ принялись, въ одинъ голосъ, поздравлять Санчо съ счастливой находкой, а Донъ-Кихотъ, въ утѣшеніе ему, добавилъ, что трое подаренныхъ ему ослятъ остаются по прежнему за нимъ; щедрость, за которую Санчо поспѣшилъ поблагодарить своего господина.

Въ то время, когда рыцарь и его оруженосецъ, уединившись, начали между собою приведенный разговоръ, священникъ поздравилъ и поблагодарилъ Доротею за находчивость и ловкость съ которой сочинила она свою сказку, коротенькую, но совершенно во вкусѣ безчисленныхъ басень, разсыпанныхъ въ рыцарскихъ книгахъ.

Доротея отвѣчала, что она часто читала, отъ скуки, эти книги, и какъ бы въ оправданіе свое прибавила, что не зная хорошо расположенія провинцій и приморскихъ городовъ, она за удачу сказала, что высадилась въ Оссунѣ.

— Я это замѣтилъ, сказалъ священникъ, и поспѣшилъ исправить вашу ошибку. Но согласитесь, не странно ли видѣть, какъ этотъ несчастный человѣкъ легко вѣритъ всевозможнымъ небылицамъ, если только онѣ походятъ на разную чушь, вычитанную имъ въ его книгахъ.

— Да, сказалъ Карденіо, это такое неслыханное, такое странное помѣшательство, что если-бы нарочно захотѣть, и тогда, мнѣ кажется, трудно было бы выдумать, что-нибудь подобное.

— Но еще удивительнѣе то, замѣтилъ священникъ, что стоитъ только оставить этотъ сумбуръ и заговорить съ нимъ о чемъ-нибудь другомъ, и вы его не узнаете; такъ судитъ онъ обо всемъ ясно, толково и умно; — безъ этого несчастнаго рыцарства, увѣряю васъ, всякій призналъ бы его за человѣка высокаго и просвѣщеннаго ума.

Глава XXXI

Донъ-Кихотъ между тѣмъ продолжалъ начатый разговоръ съ Санчо:

— Другъ мой! сказалъ онъ ему, помиримся, забудемъ старое и скажи мнѣ теперь, безъ злобы и досады, какъ и гдѣ ты увидѣлъ Дульцинею? Что дѣлала она? Что сказалъ ты ей? Что она отвѣтила? Что выражало лицо ея, когда она читала мое письмо? Кто тебѣ переписалъ его? Словомъ, говори все, что найдешь нужнымъ, ничего не прибавляя, для умноженія моей радости, и ничего не убавляя, для уменьшенія ея.

— Сказать вамъ правду — отвѣчалъ Санчо, письма вашего никто не переписывалъ, потому что я его вовсе не относилъ.

— Ты правъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, я нашелъ его черезъ два дня послѣ твоего отъѣзда въ моемъ бумажникѣ, и это страшно огорчило меня. Я не зналъ, что станешь ты дѣлать, не находя письма, — и все ожидалъ не вернемся-ли ты.

— Да я бы и вернулся, отвѣчалъ Санчо, еслибъ не запомнилъ его наизусть; я повторилъ его одному церковнику, который списалъ письмо съ моихъ словъ — и сказалъ, что хотя на своемъ вѣку попереписывалъ онъ много разныхъ писемъ, но такого хорошаго не случаюсь еще писать ему.

— Помнишь-ли ты его до сихъ поръ? спросилъ Донъ-Кихотъ.