Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Донъ-Кихотъ остановился, ожидая отвѣта принцессы, и Доротея, зная, что донъ-Фернандъ рѣшился продолжать начатую мистификацію до тѣхъ поръ, пока Донъ-Кихота не привезутъ домой, отвѣтила ему весьма ловко и серьезно: «рыцарь печальнаго образа! кто сказалъ вамъ о моемъ превращеніи, — тотъ солгалъ, потому что я остаюсь сегодня тѣмъ же, чѣмъ была вчера. Правда, благодаря нѣкоторымъ случайностямъ, со мною произошла маленькая перемѣна, вознесшая меня на верхъ блаженства; тѣмъ не менѣе, повторяю вамъ, я осталась тѣмъ, чѣмъ была, нуждаясь, по прежнему, въ заступничествѣ вашей непобѣдимой руки. Не подозрѣвайте же, благородный рыцарь, моего отца и считайте его человѣкомъ мудрымъ и опытнымъ, если онъ могъ при помощи своей науки открыть такое легкое и вѣрное средство пособить моему несчастію. Безъ счастливой встрѣчи съ вами, я бы никогда не узнала того блаженства, которое испытываю теперь. Беру нашихъ слушателей въ свидѣтели того, что я говорю истинную правду. И намъ остается только отправиться завтра утромъ въ дорогу — сегодня пришлось бы ограничиться слишкомъ короткимъ переѣздомъ, такъ какъ ужь поздно; — въ счастливомъ же окончаніи моего дѣла я надѣюсь, полагаясь на Бога и на мужество вашего благороднаго сердца.» Въ отвѣтъ на это Донъ-Кихотъ, обратясь къ Санчо, сказалъ ему съ недовольнымъ видомъ: «теперь, бѣдный мой Санчо, скажу я тебѣ, что ты величайшій глупецъ въ Испаніи. Не говорилъ ли ты мнѣ, негодная тварь, будто принцесса превратилась въ простую Доротею, не назвалъ ли ты отсѣченную мною голову великана злою судьбою, родившею тебя на свѣтъ; не наговорилъ ли ты мнѣ, наконецъ, сотню другихъ глупостей, взволновавшихъ меня такъ, какъ я никогда еще не былъ взволнованъ? Клянусь Богомъ,» добавилъ онъ, взглянувъ на небо и скрежеща зубами, «я не знаю, что удерживаетъ меня въ эту минуту отъ такого дѣла, которое стало бы на вѣки памятнымъ всѣмъ лгунамъ-оруженосцамъ странствующихъ рыцарей.»

— Успокойтесь, дорогой господинъ мой, отвѣчалъ Санчо; очень быть можетъ, что я ошибся на счетъ превращенія госпожи принцессы Миномиконъ, но что касается головы великана, или мѣховъ съ винами, и того, что вы пролили не кровь, а красное вино, то, клянусь Богомъ, въ этомъ я совершенно правъ: разрѣзанная вами, въ разныхъ мѣстахъ, козлиная кожа по сю пору лежитъ у вашего изголовья, и ваша спальня все еще похожа на винное озеро. Если вы мнѣ не вѣрите теперь, то повѣрите, — когда придетъ пора готовить яйца, то есть когда хозяинъ потребуетъ съ васъ денегъ за все, что вы перерѣзали и пролили у него. Я же душевно радуюсь, что царица наша осталась такою же царицей какою была, потому что въ ея царствѣ есть и моя доля, какъ у всякаго пайщика въ общинѣ.

— Я говорю только, что ты болванъ, Санчо, и больше ничего, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; прости меня, и позабудемъ объ этомъ.

— Да, да! воскликнулъ донъ-Фернандъ; всего лучше забыть; и, такъ какъ теперь уже довольно поздно, и принцессѣ угодно, чтобы мы отправились въ путь завтра, поэтому намъ остается только повиноваться ей. Ночь мы проведемъ въ бесѣдѣ, а утромъ пустимся въ дорогу вмѣстѣ съ господиномъ Донъ-Кихотомъ, и будемъ свидѣтелями неслыханныхъ подвиговъ его, во время этого великаго предпріятія, всю тяжесть котораго онъ великодушно взваливаетъ на себя.

— Это я долженъ сопутствовать и служить вамъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; теперь же мнѣ остается только благодарить васъ за вашу милость и считать себя обязаннымъ за доброе мнѣніе обо мнѣ, которое я постараюсь всѣми силами оправдать, хотя бы это стоило мнѣ не только жизни, но даже чего-нибудь большаго, если это возможно.

Пока Донъ-Кихотъ и Фернандъ обмѣнивались любезностями и предложеніями услугъ, въ корчмѣ неожиданно появился новый путешественникъ, привлекшій всеобщее вниманіе. Костюмъ его показывалъ, что это христіанинъ, недавно возвратившіеся изъ мавританскихъ земель. На немъ былъ надѣтъ голубой камзолъ съ короткими рукавами, безъ воротника, голубые брюки и фуражка такого же цвѣта; за стальной перевязи, обхватывавшей его грудь, висѣла мавританская шпага. Вмѣстѣ съ нимъ, верхомъ на ослѣ, пріѣхала женщина въ мавританскомъ костюмѣ. Лицо ея было закрыто вуалью, а голова обвязана широкимъ головнымъ покрываломъ. Длинное, арабское платье, съ накинутымъ сверху краснымъ плащемъ, закрывало ея отъ шеи до ногъ. Смуглый, съ длинными усами и окладистой бородой, кавалеръ ея — повидимому, лѣтъ сорока съ небольшимъ, былъ крѣпко и хорошо сложенъ, и казался бы знатнымъ господиномъ, еслибъ былъ одѣтъ немного иначе. Войдя въ корчму, онъ попросилъ отвести ему отдѣльную комнату и остался очень недоволенъ, узнавши, что всѣ комнаты заняты. Обратясь за тѣмъ въ дамѣ-мавританкѣ, судя по ея костюму, — онъ взялъ ее на руки и помогъ ей сойти съ осла. Въ ту же минуту Лусинда, Доротея, хозяйка, дочь ея и Мариторна окружили незнакомку, привлеченныя ея своеобразнымъ костюмомъ, подобнаго которому имъ никогда не случалось видѣть.