Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Нѣсколько минутъ не умолкали рыданія и продолжалось общее волненіе. Наконецъ Карденіо и Лусинда бросились на колѣни передъ донъ-Фернандомъ и благодарили его въ такихъ трогательныхъ выраженіяхъ, что растерявшійся донъ-Фернандъ не зналъ, что отвѣчать имъ, и только обнималъ ихъ съ живѣйшими знаками любви и раскаянія. Онъ спросилъ послѣ того Доротею: какъ она попала въ такое отдаленное отъ ея родины мѣсто? Доротея разсказала ему тоже самое, что незадолго до того разсказала Карденіо; и донъ-Фернандъ и его друзья, восхищенные этимъ разсказомъ, желали, чтобы она все говорила и говорила; съ такою прелестью она передала имъ повѣсть своихъ несчастій. Послѣ Доротеи разсказалъ и донъ-Фернандъ все, что случилось съ нимъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ нашелъ на груди Лусинды записку, въ которой она писала, что не можетъ быть его женой, такъ какъ она законная жена Карденіо. «Въ первую минуту я хотѣлъ убить ее», говорилъ донъ-Фернандъ, «и убилъ бы, еслибъ мнѣ не помѣшали ея родители. Взволнованный и разъяренный покинулъ я тогда домъ Лусинды, съ намѣреніемъ страшно отмстить за себя. На другой день я узналъ, что Лусинда исчезла изъ родительскаго дома, и никто не могъ сказать, куда она дѣлась. Только спустя нѣсколько мѣсяцевъ стало извѣстно, что она удалилась въ одинъ монастырь, изъявивъ желаніе провести тамъ всю жизнь, если ей не суждено провести этой жизни съ Карденіо. Узнавши объ этомъ, я пригласилъ съ собою трехъ друзей моихъ и отправился съ ними похитить Лусинду. Скрываясь нѣсколько времени возлѣ монастыря, изъ предосторожности, чтобы, узнавъ о моемъ пріѣздѣ, надъ Лусиндой не усилили надзора, я дождался того дня, въ который отворили монастырскія ворота; и тогда, оставивъ двухъ спутниковъ своихъ, на стражѣ, у входа, съ третьимъ отправился въ келью, гдѣ и нашелъ Лусинду, разговаривавшую съ какою-то монахиней. Не давши ей времени опомниться и позвать кого-нибудь на помощь, мы увезли ее въ первую деревню, въ которой достали все нужное для предстоявшей вамъ дороги. Похитить ее было не трудно, потому что монастырь, въ которомъ она скрылась, стоитъ уединенно, вдали отъ людскихъ жилищъ. Увидѣвъ себя въ моей власти, Лусинда лишилась чувствъ, и потомъ только плавала и вздыхала, упорно отказываясь вымолвить хоть одно слово. Безмолвно рыдая, доѣхала она до этого дома, ставшаго для меня какъ бы небомъ, въ которомъ забываются и оканчиваются земныя треволненія».

Глава XXXVII

Скрѣпя сердце слушалъ все это Санчо, потому что всѣ его надежды на будущія владѣнія разсѣялись прахомъ съ той минуты, какъ принцесса Микомиконъ превратилась въ Доротею, а великанъ Пантофиландо въ донъ-Фернанда; а между тѣмъ господинъ его преспокойно почивалъ себѣ, не догадываясь о томъ, что происходило вокругъ него. Доротея же, Карденіо и Лусинда вѣрили съ трудомъ, что счастіе ихъ не сонъ; а донъ-Фернандъ благодарилъ небо, извлекшее его изъ того безвыходнаго, повидимому, лабиринта, въ которомъ онъ рисковалъ погубить и честь свою и себя самаго. Всѣ окружавшія ихъ лица не могли нарадоваться счастливой развязкѣ столькихъ перепутанныхъ происшествій, для которыхъ, казалось, не могло быть удачнаго исхода, и священникъ поздравлялъ каждаго съ тѣмъ счастіемъ, которое выпало на его долю въ этой общей радости. Громче всѣхъ радовалась, однако, хозяйка, потому что Карденіо и священникъ обѣщали съ лихвой заплатить за всѣ убытки, сдѣланные ей Донъ-Кихотомъ.

Одинъ Санчо, какъ мы уже говорили, скорбѣлъ душою среди всеобщей радости. Съ вытянутымъ, какъ аршинъ, лицомъ, вошелъ онъ въ спальню, проснувшагося, наконецъ, Донъ-Кихота, и сказалъ ему: «ваша милость, господинъ рыцарь печальнаго образа, вы можете спать, теперь, сколько вамъ угодно, отложивши попеченіе убивать великановъ и возвращать царицамъ ихъ владѣнія, потому что все уже сдѣлано и порѣшено.

— Еще бы не сдѣлано, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, когда я только что сразился съ великаномъ въ такой ужасной битвѣ, какой мнѣ, быть можетъ, не приведется видѣть ужъ на своемъ вѣку. Однимъ ударомъ я отсѣкъ ему голову, изъ которой кровавые ручьи потекли, какъ вода.

— Скажите лучше, какъ вино, замѣтилъ Санчо, потому что узнайте, ваша милость, если это еще неизвѣстно вамъ, что убитый великанъ оказался разрѣзанными вами винными мѣхами, изъ которыхъ вы пролили не кровь, а тридцать квартъ краснаго вина, отсѣченная же вами голова великана, это злая судьба моя, родившая меня на свѣтъ; и пусть отправляется теперь во всѣмъ чертямъ вся эта штука.

— Что ты плетешь, съ ума ты спятилъ, что ли? воскликнулъ Донъ-Кихотъ.

— Встаньте, ваша милость, встаньте, продолжалъ Санчо, и вы увидите все, что вы надѣлали здѣсь, и за что намъ придется порядкомъ заплатить. Увидите вы и царицу Микомиконъ, ставшую простой Доротеей и многое другое, что вѣроятно удивитъ васъ, если вы еще понимаете хоть что-нибудь.