Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Пока говорила Доротея, Карденіо, не выпуская изъ объятій своихъ Лусинды, пристально глядѣлъ на донъ-Фернанда, твердо рѣшившись, въ случаѣ чего, мужественно защищаться противъ кого бы то ни было, хоть бы защита эта грозила ему смертью. Но въ эту минуту, друзья донъ-Фернанда съ одной стороны, съ другой священникъ и цирюльникъ, также присутствовавшіе при этой сценѣ, — свидѣтелемъ ея былъ и добрякъ Санчо Пансо, — окружили донъ-Фернанда, умоляя его сжалиться надъ слезами Доротеи и не обмануть ея справедливыхъ надеждъ, если только она говорила правду, въ чемъ никто не сомнѣвался. «Подумайте, милостивый государь», добавилъ священникъ, «что не простой случай, какъ это можетъ казаться, а рука Промысла соединила васъ всѣхъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ вы, конечно, меньше всего ожидали встрѣтиться. Подумайте о томъ, что только смерть можетъ отнять Лусинду у Карденіо; и еслибъ ихъ грозили разлучить остріемъ меча, то, умирая вмѣстѣ, они благословили бы самую смерть. Подумайте, что въ крайнихъ случаяхъ, въ неисправимыхъ обстоятельствахъ жизни, лучшее, что остается сдѣлать — это: восторжествовать надъ собою и выказать великодушіе нашей души. Позвольте же этимъ, любящимъ другъ друга, супругамъ, насладиться тѣмъ счастіемъ, которое даруетъ имъ небо, а сами взгляните на Доротею и сознайтесь, что на свѣтѣ найдете не много женщинъ, которыя могли бы — не говорю превзойти, но даже сравниться съ нею въ красотѣ; къ тому же красота соединяется въ ней съ такою трогательной покорностью и безпредѣльной любовью къ вамъ. И если вы дорожите сколько-нибудь именемъ христіанина и дворянина, то вамъ не остается ничего больше сдѣлать, какъ сдержать свое слово. Этимъ вы умилостивите Бога и примиритесь съ тѣми людьми, которые сознаютъ, что добродѣтель можетъ вознести красоту надъ всякимъ дворянствомъ, не умаляя достоинствъ того, это вознесетъ ее на такую высокую степень, и что уступая могуществу страсти, человѣкъ не заслуживаетъ укора, если онъ не сдѣлалъ при этомъ ничего дурнаго». Къ словамъ священника всѣ остальныя лица присовокупили нѣсколько своихъ и, благодаря общимъ усиліямъ, благородное сердце донъ-Фернанда успокоилось наконецъ и преклонилось предъ могуществомъ добродѣтели.

Желая показать, что онъ уступаетъ благимъ совѣтамъ, донъ-Фернандъ нагнулся и сказалъ, обнимая Доротею, «встаньте, прошу васъ; могу ли я хладнокровно видѣть у ногъ своихъ ту самую женщину, которую я ношу въ моемъ сердцѣ, и если, до сихъ поръ, я не успѣлъ вамъ показать этого на дѣлѣ, то это, быть можетъ, по волѣ неба, желавшаго, чтобы, убѣдившись, какъ искренно и неизмѣнно вы любите меня, я научился бы уважать васъ такъ глубоко, какъ вы того заслуживаете. Не порицайте меня за то, что я покинулъ васъ; меня удалила отъ васъ та самая сила, которая привлекла меня въ вамъ. Если не вѣрите мнѣ, то обернитесь; взгляните за счастливую теперь Лусинду, и въ ней вы найдете оправданіе моему поступку. Но такъ какъ Лусинда нашла кого желала, а я то, что мнѣ принадлежитъ, пускай же она, отнынѣ, живетъ въ мирѣ и счастіи многія лѣта съ Карденіо, а я на колѣняхъ стану молить небо, да позволитъ оно мнѣ прожить столько же съ моей Доротеей». Съ послѣднимъ словомъ онъ сжалъ Доротею въ своихъ объятіяхъ и такъ нѣжно прижалъ въ лицу ея — свое, что ему нужно было сдѣлать нѣкоторое усиліе надъ собою, чтобы слезы — свидѣтели его любви и раскаянія — не брызнули у него изъ глазъ. Лусинда же и Карденіо не удерживали своихъ слезъ, и вмѣстѣ съ ними всѣ присутствовавшіе при этой трогательной сценѣ плавали такъ единодушно, — это отъ собственной радости, это, глядя на радость другихъ, — что со стороны можно было подумать: не поразилъ ли ихъ какой-нибудь сильный, нежданный ударъ. Самъ Санчо заливался слезами, но, какъ онъ увѣрялъ впослѣдствіи, потому только, что Доротея оказалась не принцессою Мивоиивонъ, отъ которой онъ ожидалъ такихъ богатыхъ милостей.