Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

Мы возвратились въ Константинополь въ 1573 году; тамъ мы узнали, что Донъ-Жуанъ Австрійскій взялъ штурмомъ Тунисъ, и передалъ этотъ городъ Мулей-Гамету, отнявъ, такимъ образомъ, у одного изъ ужаснѣйшихъ и храбрѣйшихъ людей въ мірѣ, Мулей-Гамида всякую надежду возвратить когда-нибудь потерянное имъ царство. Султанъ почувствовалъ всю тяжесть этой потери и съ благоразуміемъ, наслѣдованнымъ имъ отъ своихъ славныхъ предковъ, предложилъ Венеціанцамъ миръ, въ которомъ они нуждались еще болѣе, чѣмъ Турки. Въ 1574 году турецкія войска появились передѣ Гулеттой и фортомъ, воздвигнутымъ Донъ-Жуаномъ передъ Тунисомъ, но, къ несчастію, остававшимся недостроеннымъ. Въ теченіи всей этой войны, я оставался гребцомъ на галерѣ, не имѣя никакой надежды возвратить свободу, по крайней мѣрѣ посредствомъ выкупа, потому что я твердо рѣшился ничего не писать отцу о моихъ несчастіяхъ. Гулетту между тѣмъ взяли, а вскорѣ за тѣмъ палъ и офртъ. Подъ стѣнами этихъ укрѣпленій собралось, какъ тогда считали, шестьдесятъ пять тысячъ турецкихъ войскъ, состоявшихъ на жалованьи у султана и 400,000 мавровъ и арабовъ изъ Африки. Эта безчисленная толпа везла за собою столько продовольственныхъ и боевыхъ припасовъ, за нею слѣдовало столько мародеровъ, что враги наши, кажется, могли закрыть руками и закидать землей Гулетту и фортъ. Первые удары разрушили Гулетту, считавшуюся до тѣхъ поръ неодолимой. Она пала не по винѣ своихъ защитниковъ, сдѣлавшихъ, съ своей стороны, все, что могли, но потому, что на окружавшемъ ея песочномъ грунтѣ чрезвычайно легко было, какъ показалъ опытъ, рыть траншеи; при построеніи ея предполагали, что грунтовыя воды находились тамъ на глубинѣ двухъ футъ отъ поверхности земли. между тѣмъ какъ турки не нашли ихъ и на глубинѣ четырехъ. При помощи безчисленнаго количества мѣшковъ съ пескомъ, они воздвигли высокіе траншейные бруствера и, стрѣляя въ насъ съ командующаго надъ крѣпостью вала, уничтожали всякую возможность съ нашей стороны не только защищаться, но даже показываться за укрѣпленіяхъ. Общее мнѣніе было тогда таково, что намъ слѣдовало защищаться не въ Гулеттѣ; а ожидать непріятеля въ полѣ и воспрепятствовать его высадкѣ. Но люди, говорившіе это, не имѣли, какъ видно, никакого понятія о военномъ дѣлѣ, потому что въ Гулеттѣ и фортѣ насчитывали едва семь тысячъ человѣкъ солдатъ. Какимъ же образомъ, предположивъ даже, что эта горсть воиновъ оказалась бы еще храбрѣе, чѣмъ она была въ дѣйствительности, могла сразиться она въ открытомъ полѣ съ безчисленными силами противника? И можно ли оборонить крѣпость, обложенную со всѣхъ сторонъ, расположенную въ непріятельской землѣ и не вспомоществуемую войсками въ полѣ. Многіе, подобно мнѣ, видятъ, напротивъ, особенную милость неба къ Испаніи въ томъ, что оно допустило разрушеніе этого гнѣзда разврата, этого гложущаго червя, этой ненасытной пасти, пожиравшей безплодно столько денегъ, единственно, быть можетъ, для того, чтобы сохранить воспоминаніе о взятіи ее непобѣдимымъ Карломъ V, какъ будто для его безсмертія нужны эти каменья. Вмѣстѣ съ Гулеттой, какъ я вамъ говорилъ, палъ и фортъ; Турки овладѣли имъ шагъ за шагомъ. Его защищали такъ мужественно, что въ двадцати двухъ отбитыхъ штурмахъ мы убили болѣе двадцати пяти тысячъ непріятелей, и изъ трехъ сотъ оставшихся въ живыхъ, защитниковъ его, никто не былъ взятъ цѣлымъ и здоровымъ; что можетъ краснорѣчивѣе свидѣтельствовать о героизмѣ, съ которымъ осажденные защищали крѣпость? Вмѣстѣ съ тѣмъ сдался на капитуляцію и другой маленькій фортъ или башенька, выстроенная посреди острова Эстано; ее оборонялъ мужественный валенсіанскій воинъ Донъ-Жуанъ Заногера. Турки взяли въ плѣнъ коменданта Гулетты донъ-Педро-Пуэрто Кареро, который сдѣлалъ нее, что было возможно для защиты крѣпости, и съ горя, что не ногъ оборонить ее, умеръ на дорогѣ въ Константинополь, куда его везли плѣннымъ. Турки взяли въ плѣнъ также и коменданта форта, Габріо Цервеллона, славнаго и безстрашнаго миланскаго инженера. Много значительныхъ лицъ погибло при осадѣ этихъ двухъ мѣстъ, между прочимъ великодушный іонитскій рыцарь Пагано-Доріа, такъ благородно поступившій въ отношеніи брата своего Ивана Андрея Доріа. Смерть его была тѣмъ ужаснѣе, что онъ погибъ подъ ударами нѣсколькихъ арабовъ, которымъ онъ ввѣрилъ себя, видя неминуемое паденіе форта. Они взялись провести его въ мавританскомъ платьѣ до Табарки, маленькаго форта, которымъ владѣютъ на этомъ берегу генуезцы въ видахъ добыванія коралловъ; но на дорогѣ отсѣкли ему голову и отнесли ее турецкому адмиралу, подтвердившему на нихъ нашу поговорку: измѣна можетъ нравиться, но измѣнникъ никогда. Говорятъ, будто онъ велѣлъ повѣсить измѣнниковъ, поднесшихъ ему въ подарокъ мертвую голову Доріа за то, что они передали въ руки его этого рыцаря мертвымъ, а не живымъ.