Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1

— Возможно ли? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Но, клянусь Богомъ, или я ничего не понимаю, или этотъ замокъ очарованъ. Санчо! Нужно тебѣ знать… но прежде чѣмъ говорить, поклянись мнѣ хранить до моей смерти ту тайну, которую ты сейчасъ услышишь.

— Клянусь! отвѣчалъ Санчо.

— Я требую отъ тебя этой клятвы, потому что ни за что въ мірѣ не захочу омрачать ничьей чести, сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Если я вамъ поклялся, такъ значитъ буду молчать до вашей кончины, и дай Богъ, чтобы завтра я освободился отъ своего слова, отвѣчалъ Санчо.

— Санчо! Неужели я такъ надоѣлъ тебѣ, что ты желаешь мнѣ такой скорой смерти? спросилъ рыцарь.

— Да это не потому, что вы мнѣ надоѣли, а потому, что для меня не въ терпежъ хранить какія бы то ни было тайны; я боюсь, какъ бы онѣ не сгнили во мнѣ, отвѣтилъ Санчо.

— Во всякомъ случаѣ, Санчо, я ввѣряю мою тайну твоему благородству. Другъ мой, говорилъ Донъ-Кихотъ, въ эту ночь случилось со мной удивительное происшествіе, которымъ я конечно могъ бы гордиться; но не теряя попусту словъ, скажу тебѣ, что нѣсколько минутъ назадъ, дочь владѣльца этого замка, одна изъ восхитительнѣйшихъ дѣвушекъ на большей половинѣ земнаго шара, тайкомъ приходила во мнѣ. Не стану описывать тебѣ ея красоты, ума и другихъ скрытыхъ отъ взоровъ прелестей, о которыхъ я не хочу даже думать, сохраняя обѣтъ вѣрности, данный Дульцинеѣ, скажу только, что само небо, должно быть, позавидовавъ моему счастію, допустило обрушиться на меня атлетическую руку какого-то невидимаго великана въ минуту самаго страстнаго объясненія съ влюбленной въ меня красавицей. Великанъ этотъ, ударивъ меня со всей ужасающей силой своей по челюстямъ, окровавилъ мой ротъ, и воспользовавшись моею мгновенной слабостью, измялъ меня хуже чѣмъ вчерашніе погонщики, озлобившіеся на насъ за невоздержность Россинанта. Послѣ этого не остается никакого сомнѣнія, что находящаяся здѣсь красавица ввѣрена надзору какого-то очарованнаго мавра, и что увы, она существуетъ не для меня.

— Да вѣроятно и не для меня, отвѣчалъ Санчо, потому что больше четырехсотъ очарованныхъ мавровъ обдѣлывали недавно кожу мою такъ, что дубины ангуэзскихъ погонщиковъ показались-бы мнѣ теперь нѣжнымъ щекотаніемъ; еще вамъ то, продолжалъ онъ, всѣ прелести сегодняшнія, пожалуй, съ пола-горя; вы только-что держали въ своихъ объятіяхъ какую-то чудесную красавицу, и этимъ можете утѣшать себя теперь, но мнѣ-то каково? я то какого чорта выигралъ, кромѣ кулаковъ, какихъ отродясь не получалъ. О, будь проклятъ я вмѣстѣ съ матерью, родившею меня на свѣтъ. Я не странствующій рыцарь, никогда не думалъ быть имъ, и не смотря на то во всѣхъ потасовкахъ меня колотятъ, какъ рыцаря.

— Какъ, развѣ и тебя поколотили? съ удивленіемъ спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Проклятіе на меня и на весь мой родъ, повторилъ Санчо; да о чемъ-же я вамъ только что толковалъ.

— Другъ мой! не обращай на это никакого вниманія, отвѣчалъ рыцарь; я сейчасъ приготовлю знаменитый фіербрасовскій бальзамъ, который вылечитъ насъ во мгновенье ока.

При послѣднихъ словахъ на чердакъ вошелъ полицейскій, успѣвшій наконецъ засвѣтить свою лампу. Первый увидѣлъ его Санчо, и глядя на фигуру блюстителя правосудія, покрытую одной рубашкой, съ головой повязанной платкомъ и съ физіономіей еретика, онъ спросилъ своего господина: не это-ли очарованный мавръ, пришедшій вѣроятно узнать остались-ли у нихъ еще ребра, которыя можно переломать?

— Нѣтъ, это не мавръ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, потому что очарованныхъ видѣть нельзя.

— Ну, если ихъ видѣть нельзя, перебилъ Санчо, то ихъ слишкомъ хорошо можно чувствовать; по крайней мѣрѣ, плечи мои этого пѣнія.

— Санчо! Неужели ты думаешь что моимъ плечамъ легче; но вѣдь изъ этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы пришедшій сюда человѣкъ былъ очарованный мавръ, сказалъ Донъ-Кихотъ.

Полицейскій крайне удивился, заставъ Донъ-Кихота и Санчо спокойно разговаривавшими другъ съ другомъ. Замѣтивъ, однако, что одинъ изъ нихъ неподвижно лежитъ распростертымъ на землѣ, съ раскрытымъ ртомъ, полицейскій спросилъ его: «что любезный, какъ ты себя чувствуешь?»

— На вашемъ мѣстѣ я говорилъ-бы вѣжливѣе, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Скажите, неучъ вы этакой, неужели у васъ въ обычаѣ обращаться такъ грубо съ странствующими рыцарями?

Полицейскій, человѣкъ довольно заносчивый, вовсе не намѣренъ былъ хладнокровно снести дерзости какого-то жалкаго, повидимому, господина. Не долго думая, онъ швырнулъ въ несчастнаго рыцаря лампой, и увѣренный что размозжилъ ему черепъ, поспѣшилъ въ потьмахъ убраться себѣ по добру, по здорову.

— Что!воскликнулъ Санчо; не говорилъ-ли я, что это очарованный мавръ; онъ хранитъ для другихъ какую-то красавицу, а для насъ кулаки и удары подсвѣчниками.