Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— А онъ именно пьяницей и называетъ васъ, перебилъ донъ-Іеронимъ. Не помню гдѣ и какъ, но знаю, что онъ выставляетъ васъ не совсѣмъ въ благопріятномъ свѣтѣ.

— Повѣрьте мнѣ, господа, отвѣтилъ Санчо, что Донъ-Кихотъ и Санчо, описанные въ этой исторіи, совсѣмъ не тѣ, которые описаны въ исторіи Сидъ-Гамедъ Бененгели; — у Сидъ-Гамеда описаны мы сами: господинъ мой мужественный, благоразумный, влюбленный; я — простой, шутливый, но не обжора и не пьяница.

— Я въ этомъ увѣренъ, сказалъ Донъ-Жуанъ, и скажу, что слѣдовало бы запретить, еслибъ это было возможно, кому бы то ни было, кромѣ Сидъ-Ганеда, описывать приключенія господина Донъ-Кихота, подобно тому какъ Александръ не позволилъ срисовывать съ себя портретовъ никому, кромѣ Аппеллеса.

— Портретъ мой пусть пишетъ кто хочетъ, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, но только пусть не безобразятъ меня; — всякое терпѣніе лопаетъ наконецъ, когда его безнаказанно оскорбляютъ.

— Какъ можно безнаказанно оскорбить господина Донъ-Кихота, отвѣтилъ Донъ-Жуанъ; какого оскорбленія не отмститъ онъ, если только не отразилъ его щитомъ своего терпѣнія, которое должно быть могуче и широко.

Въ подобныхъ разговорахъ прошла большая часть ночи; и хотя Донъ-Жуанъ и его другъ упрашивали Донъ-Кихота прочесть еще что-нибудь въ новой исторіи его и увидѣть какимъ тономъ поетъ онъ тамъ, но Донъ-Кихотъ на отрѣзъ отказался отъ этого. Онъ сказалъ, что считаетъ книгу эту прочтенной имъ, негодной отъ начала до конца, и вовсе не желаетъ обрадовать автора ея извѣстіемъ, что ее читалъ Донъ-Кихотъ. «Къ тому же,» добавилъ онъ, «не только глазъ, но даже самая мысль должна отворачиваться отъ всего грязнаго, гаерскаго и неприличнаго.

Донъ-Кихота спросили, куда онъ намѣренъ отправиться? «Въ Сарагоссу,» сказалъ Донъ-Кихотъ, «чтобы присутствовать на каждогодно празднуемыхъ тамъ играхъ». Донъ-Жуанъ сказалъ ему на это, что въ новой исторіи его описывается, какъ онъ, или кто-то другой прикрывшійся его именемъ, присутствовалъ въ Саррагосѣ на турнирахъ и добавилъ, что это описаніе блѣдно, вяло, убого въ описаніи нарядовъ, и вообще весьма глупо.

— Въ такомъ случаѣ я не поѣду въ Саррагоссу, сказалъ Донъ-Кихотъ, и обнаружу передъ цѣлымъ свѣтомъ ложь этой исторіи; пусть убѣдится міръ, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, о которомъ пишетъ этотъ самозваный историкъ.

— И отлично сдѣлаете, сказалъ донъ-Іеронимъ; въ тому же въ Барселонѣ тоже готовятся турниры, на которыхъ вы въ состояніи будете выказать вашу ловкость и мужество.

— Это я и думаю сдѣлать, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; но пора ужъ спать и я прошу васъ позволить мнѣ проститься съ вами и считать меня отнынѣ вашимъ преданнѣйшимъ другомъ и слугой.

— Я тоже прошу объ этомъ, сказалъ Санчо; быть можетъ и я на что-нибудь пригожусь.

Простившись съ своими новыми знакомыми, Донъ-Кихотъ и Санчо воротились въ свою комнату, изумивъ Донъ-Жуана и Іеронима этимъ удивительнымъ смѣшеніемъ ума съ безуміемъ. Они повѣрили, что это дѣйствительно Донъ-Кихотъ и Санчо, вовсе не похожіе на тѣхъ, которыхъ описалъ аррагонскій историкъ.

Донъ-Кихотъ вставъ рано по утру и постучавъ въ перегородку, отдѣлявшую отъ него сосѣднюю комнату, попрощался съ своими новыми знакомыми. Санчо щедро заплатилъ хозяину, и на прощаніе посовѣтовалъ ему умѣреннѣе расхваливать удобства и изобиліе своего заѣзжаго дома, или же держать въ немъ побольше припасовъ.

Глава LX