Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Донъ-Кихотъ же терялся въ догадкахъ; въ головѣ у него толпилось тысяча различныхъ предположеній на счетъ того, что бы могли значить эти грубые эпитеты, которыми честили рыцаря и его оруженосца. Онъ убѣжденъ былъ только, что ему слѣдуетъ ожидать всего дурнаго и ничего хорошаго. Около часу по полуночи они пріѣхали, наконецъ, въ замокъ, въ тотъ самый герцогскій замовъ, въ которомъ Донъ-Кихотъ прожилъ столько времени. «Пресвятая Богородице»! воскликнулъ онъ, «что къ бы это могло значить такое? Въ этомъ замкѣ все любезность, предупредительность, вѣжливость, но видно для побѣжденныхъ добро претворяется въ зло, а зло во что-нибудь еще худшее». Господинъ и слуга въѣхали на парадный дворъ герцогскаго замка, представлявшій такое зрѣлище. Которое могло лишь усилить удивленіе и удвоить ужасъ всякаго, какъ это мы увидимъ въ слѣдующей главѣ.

Глава LXIX

Всадники слѣзли съ коней, грубо подняли, при помощи пѣшеходовъ, Донъ-Кихота и Санчо и отнесли ихъ на дворъ замка; на которомъ горѣло на подставкахъ сто факеловъ, и пятьсотъ лампъ освѣщали выходившія на дворъ галереи, такъ что не смотря на темную ночь, не замѣчалось отсутствія дневнаго свѣта. Посреди двора, на два аршина отъ земли, возвышался катафалкъ, покрытый чернымъ бархатомъ и окруженный безчисленнымъ множествомъ зажженныхъ восковыхъ свѣчей въ серебряныхъ шандалахъ, и на немъ лежалъ трупъ молодой дѣвушки, прекрасной даже въ гробу. Покрытая цвѣтной гирляндой, голова ея покоилась на парчевой подушкѣ; въ скрещенныхъ на груди рукахъ она держала пальмовую вѣтвь. Возлѣ катафалка, возвышалась съ одной стороны эстрада, на которой возсѣдало два мнимыхъ или настоящихъ короля, съ воронами за головѣ и скипетромъ въ рукахъ. Внизу, возлѣ лѣстницы, ведшей на эстраду, устроены были два другія сидѣнія, на которыхъ усадили Донъ-Кихота и Санчо, не говоря имъ ни слова и показывая знаками, чтобы они также молчали; но у рыцаря и его оруженосца языкъ и безъ того онѣмѣвалъ при этомъ необыкновенномъ зрѣлищѣ. Въ эту минуту на эстрадѣ показались герцогъ и герцогиня, окруженные многочисленной свитой (Донъ-Кихотъ узналъ ихъ въ ту же минуту) — и усѣлись на дорогихъ креслахъ, возлѣ коронованныхъ лицъ.

Кто не изумился бы, глядя на всю эту странную сцену, особенно, если мы прибавимъ, что Донъ-Кихотъ узналъ въ мертвой дѣвушкѣ, лежавшей на катафалкѣ, Альтизидору. При появленіи герцога и герцогини, Донъ-Кихотъ и Санчо низко поклонились имъ, и благородные хозяева отвѣтили на этотъ поклонъ легкимъ наклоненіемъ головы. Въ эту минуту къ Санчо подошелъ гайдукъ и накинулъ ему на плечи, длинную, черную камлотовую мантію, разрисованную пламенемъ, потомъ онъ снялъ съ головы Санчо шапку и надѣлъ ему остроконечную митру въ родѣ тѣхъ, которыя надѣваютъ на головы осужденныхъ инквизиціею, сказавши ему въ то же время на ухо, чтобы онъ не раскрывалъ рта, или его зарѣжутъ на мѣстѣ. Осмотрѣвшись съ головы до ногъ, Санчо, увидѣлъ всего себя въ пламени, но оно не жгло и потому не слишкомъ безпокоило его. Снявши за тѣмъ съ головы своей митру, онъ увидѣлъ на ней разрисованныхъ чертей и, надѣвши ее тотчасъ же опять на голову, сказалъ себѣ потихоньку: «и то хорошо, что хотя пламя не сжигаетъ и черти не уносятъ меня». Донъ-Кихотъ также взглянулъ на своего оруженосца и при видѣ его не могъ не разсмѣяться, хотя онъ былъ испуганъ на этотъ разъ болѣе обыкновеннаго. Въ эту минуту на верху катафалка раздалась сладостная мелодія флейтъ, несмѣшиваемая ни съ какимъ человѣческимъ голосомъ, она разсыпалась въ воздухѣ мягкими, томными звуками, а возлѣ подушки, на которой покоился трупъ Альтизидоры, неожиданно появился прекрасный юноша, одѣтый по римски и подъ звуки лютни, находившейся въ рукахъ его, звонкимъ и пріятнымъ голосомъ пропѣлъ слѣдующія строфы:

Тѣмъ временемъ, какъ въ чудномъ ожиданьи
Возстанія изъ гроба этой дѣвы,
Погубленной жестокимъ Донъ-Кихотомъ,
Дуэньи въ замкѣ стануть облекаться
Въ шелки, атласы, бархатъ и парчи,
И въ очарованныхъ чертогахъ дамы
Нарядятся въ холщевые мѣшки,
Я воспою на лирѣ сладкозвучной
Несчастье и любовь Альтизидоры.
Охолодѣлыми и мертвыми устами
Не перестану пѣть я красоты ея.
Мой духъ, освобожденный отъ покрова смертныхъ,
Поя ее перелетитъ чрезъ Стиксъ
И остановитъ волны на водахъ забвенья………