Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Обвяжи меня и молчи, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; осмотрѣть эту пещеру предназначено именно мнѣ.

— Умоляю васъ, господинъ Донъ-Кихотъ, сказалъ съ своей стороны двоюродный братъ; осмотрите все въ этой пещерѣ ста глазами; можетъ быть тамъ найдется что-нибудь пригодное для моей книги, трактующей о превращеніяхъ.

— Будьте покойны, отвѣчалъ Санчо; вы знаетъ пословицу: дѣло мастера боится.

— Господа, какъ мы однако недальновидны, сказалъ Донъ-Кихотъ, когда его уже обвязали веревками поверхъ его камзола. Намъ слѣдовало запастись колокольчикомъ; мы привязали бы его къ веревкѣ, и я извѣщалъ бы васъ звонкомъ о томъ, что я живъ и продолжаю опускаться въ пещеру; но дѣло сдѣлано, и намъ остается только поручить себя Богу. Съ послѣднимъ словомъ онъ кинулся на колѣнки тихо прочелъ короткую молитву, испрашивая у Господа помощи въ этомъ опасномъ и совершенно новомъ приключеніи, послѣ чего громко воскликнулъ: «владычица мыслей моихъ, несравненная Дульцинея Тобозская! если дойдетъ до тебя моя молитва, заклинаю тебя твоей несравненной красотой, услышь меня и не откажи въ твоей помощи, въ которой я такъ нуждаюсь теперь. Я намѣренъ опуститься въ раскрывающуюся предъ взорами моими бездну, единственно за тѣмъ, дабы міръ узналъ, что для того, въ кому ты благоволишь, не существуетъ никакого предпріятія, въ которое онъ не могъ бы вдаться и привести въ счастливому концу».

Говоря это, онъ приблизился къ отверстію пещеры, но прямо войти въ нее было рѣшительно невозможно, а нужно было пробиться, и рыцарь принялся разсѣкать мечомъ на право и на лѣво вѣтви хворостника, закрывавшія входъ въ пещеру. Произведенный этими ударами шумъ встревожилъ множество воронъ и вороновъ, вылетѣвшихъ такъ стремительно и въ такомъ огромномъ количествѣ изъ хворостнику, что они опрокинули Донъ-Кихота, и еслибъ рыцарь вѣрилъ въ предзнаменованія также твердо, какъ въ догматы римско-католичесвой религіи, то счелъ бы это дурнымъ знакомъ и не рѣшился бы опуститься въ ужасное подземелье. Поднявшись на ноги и вида, что изъ пещеры не вылетаетъ болѣе ни вороновъ, ни летучихъ мышей, ни другихъ ночныхъ птицъ, онъ попросилъ Санчо и двоюроднаго брата тихо опускать его на веревкахъ въ пещеру. Когда рыцарь исчезъ изъ глазъ своихъ спутниковъ, Санчо послалъ ему свое благословеніе, сопровождая его крестнымъ знаменіемъ.

— Да ведетъ тебя Богъ, Подобно Скалѣ французской и Троицѣ Гаетовой [9], сказалъ онъ, слава и цвѣтъ странствующаго рыцарства. Иди, всемірный воитель, стальное сердце, желѣзная рука! Да ведетъ тебя Богъ и возвратитъ здравымъ въ свѣту этой жизни, отъ которой ты отказался, чтобы погрести себя въ подземной темнотѣ«. Двоюродный братъ проводилъ рыцаря почти тѣми же словами.

Донъ-Кихотъ продолжалъ между тѣмъ требовать, чтобы канатъ опускали ниже и ниже. Но когда крики его, выходившіе изъ отверстія пещеры, какъ изъ трубы, стали неслышны, Санчо и двоюродный братъ перестали спускать канатъ и хотѣли было начать подымать рыцаря вверхъ; но обождали еще съ полчаса и тогда только стали подымать канатъ, который подавался удивительно легко, какъ будто на концѣ его не было никакого груза, что заставило ихъ думать, не остался ли Донъ-Кихотъ въ пещерѣ. При этой мысли Санчо горько зарыдалъ и быстро потянулъ въ себѣ ванатъ, чтобы поскорѣе убѣдиться въ истинѣ своего предположенія. Но когда спутники Донъ-Кихота вытянули ужъ саженей восемьдесятъ, тогда только почувствовали тяжесть, чему они невыразимо обрадовались; наконецъ на разстояніи десяти саженей они явственно увидѣли самого Донъ-Кихота. Не помня себя отъ радости, Санчо закричалъ ему: «милости просимъ, милости просимъ, пожалуйте, добрый мой господинъ; мы было ужъ думали, что вы остались въ этой пещерѣ«. Донъ-Кихотъ не отвѣчалъ ни слова, и когда его совсѣмъ уже вытащили за свѣтъ, тогда только увидѣли, что у него закрыты глаза и онъ спитъ. Его положили на землю и развязали веревки, но рыцарь все спалъ. Санчо и двоюродный братъ принялись тогда ворочать, трясти его и достигли наконецъ того, что разбудили Донъ-Кихота, хотя и не скоро. Протягивая свои члены, какъ человѣкъ, пробужденный отъ глубока. го. сна, рыцарь смотрѣлъ сначала съ удивленіемъ по сторонамъ и черезъ нѣсколько времени воскликнулъ: «друзья мои! вы оторвали меня отъ такого чудеснаго зрѣлища, какое не радовало взоровъ еще ни одного смертнаго. Теперь я вижу, что земныя радости проходятъ, какъ тѣни, или сонъ, и увядаютъ, какъ полевые цвѣты. О, несчастный Монтезиносъ! О, израненный Дюрандартъ! О, злополучная Белерма! О, рыдающій Гвадіана! и вы, злосчастныя дщери Руидеры, показывающія въ вашихъ обильныхъ водахъ — слезы, проливаемыя вашими прекрасными глазами!»

Двоюродный братъ и Санчо съ большимъ вниманіемъ слушали Донъ-Кихота, который какъ будто съ неимовѣрными болями выжималъ слова изъ своихъ внутренностей. Спутники рыцаря просили объяснить имъ его загадочныя слова и разсказать, что видѣлъ онъ въ этомъ аду, въ который онъ нисходилъ.