Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Кто же, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, если не злой волшебникъ, одинъ изъ многихъ, преслѣдующихъ меня враговъ; одинъ изъ этихъ невѣрныхъ, посланный въ міръ все омрачать, затмѣвать подвиги добрыхъ и возвеличивать злыхъ? Волшебники преслѣдовали, преслѣдуютъ и не перестанутъ преслѣдовать меня, пока не низвергнутъ и меня и мои великіе рыцарскіе подвиги въ глубокую бездну забвенія. Они ранятъ и поражаютъ меня всегда въ самое больное мѣсто: — согласитесь сами, отнять у странствующаго рыцаря даму, это все равно что лишить его глазъ, которыми онъ смотритъ, лишить озаряющаго солнца и питающаго его вещества. Я говорилъ уже иного разъ и повторяю теперь, что странствующій рыцарь безъ дамы подобенъ дереву безъ листьевъ, зданію безъ фундамента, тѣни безъ предмета, кидающаго ее отъ себя.

— Безъ сомнѣнія, сказала герцогиня; но если вѣрить недавно появившейся исторіи вашихъ дѣлъ, возбудившей такой всеобщій восторгъ, то нужно думать, благородный рыцарь, что вы никогда не видѣли Дульцинеи, что эта дама не этого міра, что она родилась въ вашемъ воображеніи, украшенная всѣми прелестями и совершенствами, какими вамъ угодно было надѣлить ее.

— На это многое можно сказать, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Одинъ Богъ знаетъ, есть ли на свѣтѣ Дульцинея? Существуетъ ли она въ дѣйствительности, или только въ воображеніи; это одинъ изъ тѣхъ вопросовъ, до окончательнаго разрѣшенія которыхъ не слѣдуетъ доходить. Не я произвелъ на свѣтъ мою даму, но я постигаю и созерцаю ея, полную тѣхъ совершенствъ, которыя могли бы прославить женщину во всей вселенной. Она красавица въ полномъ смыслѣ слова; строга и величественна, но не горда; влюблена безъ чувственныхъ помысловъ; благодарна изъ вѣжливости и вѣжлива по врожденному благородству чувствъ; наконецъ, она женщина знатнаго рода; говорю это потому, что на благородной крови красота отражается съ большимъ блескомъ, чѣмъ на простой.

— Вы совершенно правы, вмѣшался герцогъ, но господинъ Донъ-Кихотъ позволитъ мнѣ сообщить ему нѣкоторыя мысли, родившіяся во мнѣ при чтеніи исторіи его подвиговъ. Соглашаясь, что Дульцинея существуетъ въ Тобозо, или внѣ Тобозо, и что она дѣйствительно такое совершенство, какимъ вы только что изобразили ее, нужно признаться однако, что знатностью рода она не можетъ равняться съ Оріанами, Аластраіарами, Мадазимами и другими подобными имъ дамами, которыми наполнены рыцарскія исторіи.

— На это я отвѣчу вамъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, что Дульцнея дочь своихъ дѣлъ, что достоинства искупаютъ происхожденіе, и что добродѣтель въ человѣкѣ незнатномъ достойна большаго уваженія, чѣмъ порокъ въ знатномъ. Къ тому же Дульцинея обладаетъ такими достоинствами, которыя могутъ возвести ее на ступени трона и вручить ей скипетръ и корону; вамъ извѣстно, герцогъ, что добродѣтели прекрасной и благородной женщины могутъ творить на свѣтѣ чудеса. И она, духовно, если не наружно, заключаетъ въ самой себѣ величайшее предназначеніе.

— Господинъ Донъ-Кихотъ, сказала герцогиня, такъ вѣрно попадаетъ въ цѣль, что возражать ему нѣтъ никакой возможности. И отнынѣ и не только сама буду вѣрить, но заставлю у себя въ домѣ всѣхъ, въ томъ числѣ герцога моего мужа, если это окажется нужнымъ, вѣрить тому, что на свѣтѣ существовала и существуетъ Дульцинея Тобозская, что она совершеннѣйшая красавица, знатнаго рода, достойная имѣть своимъ слугою такого рыцаря, какъ господинъ Донъ-Кихотъ; выше этого я ничего не могу сказать въ похвалу этой дамѣ. И при всемъ томъ у меня остается маленькое сомнѣніе и недовѣріе къ Санчо. Если вѣрить вашей напечатанной исторіи, то оруженосецъ вашъ, посланный отъ васъ съ письмомъ въ Дульцннеѣ, засталъ ее, какъ онъ говорилъ, занятую провѣеваніемъ ржи; это порождаетъ во мнѣ нѣкоторое сомнѣніе на счетъ знатности вашей дамы.