Донос без срока давности

– Я наказание отбывал на лесном участке. Бригадиром. Десятник Бизяев мою бригаду отправил пилить лес там, где леса не было, один сухой тонкостой. А как на нём норму давать? Вот я и пошёл пилить, где был лес. Бизяев пожаловался Чуме… прошу прощения, начальнику лагпункта Никифорову, а тот назвал нас бандитами, и по его команде составили акт, что мы якобы отказываемся от работы. Вот меня двадцать девятого апреля посадили в штрафной изолятор, а сегодня сюда привели. Кочев заставляет переписанную анкету подписать, а ещё там у него, на столе, от моего имени кем-то написанные показания, что я являюсь организатором бандитской шайки на лесном участке. А я… – Елин судорожно сглотнул, – я за лучшую работу, за перевыполнение норм выработки и добросовестное отношение к работе был премирован денежной премией в марте…

– А почему вы назвали начальника лагпункта Чумой? Да не тушуйтесь! Я же не для протокола, а из любопытства спрашиваю, – постарался как можно мягче задать вопрос Фёдор. – Что, мужик жёсткий, строго спрашивает?

– Жёсткий? – горько переспросил Елин. – Правильнее – жестокий. Ничего в нём советского нет. Я понимаю, мы тут в уголовниках, и своей вины не отрицаю. Сбил на машине человека, покалечил – вот и срок заработал, чего уж там… А Чу… Никифоров этот поиздеваться горазд. Зальёт зенки и поднимает весь лагпункт среди ночи. Выстроит и несколько часов нам нотации читает, про то, какие мы контрреволюционные ублюдки. Хотя это ещё мягко сказано. Таких отборных матюгов доселе я и не слыхивал, хотя и среди работяг вырос…

– Жалится, скотина? – ехидно осведомился вернувшийся Кочев. – Ни хера, обломаем засранца! Ты, Фёдор, если желание есть, загляни к Завьялову, там у него «на стойке» вся лесная банда этого субчика стоит. Уже поют! Слышь, Елин? Поют! Так что зазря ты упрямишься – один хер всё мне подпишешь! Ладно, война войной, а обед по распорядку. Владимиров! – прокричал Кочев, высунувшись в коридор. – Владимиров! Дежурный, мать твою!..

Раздался топот, и в дверях вырос дежурный по оперчасти, худая мосластая оглоблина, под два метра ростом.

– Владимиров, мы с товарищем Макаренко пойдём поужинаем, а ты этого гаврика держи «на стойке». Вернусь и займусь[20].

Кочев и Макаренко вышли в коридор, но до выхода из штаба не дошли. Сзади, за дверью одного из кабинетов, вдруг бухнули выстрелы. Один, второй, третий! Макаренко кинулся к кабинету, рывком распахнул дверь, одновременно с ещё раздавшимися один за другим тремя выстрелами. И остолбенел на пороге.

У стены корчились, прикрывая головы руками, трое зэков, обсыпанные извёсткой и штукатуркой, куски которой щедро устилали и пол вокруг них. У противоположной стены, опираясь задницами о столешницу большого письменного стола, полустояли-полусидели с довольными улыбками уже знакомые Фёдору стажёры – оперской Дворников и вохровец Вохмин, вытряхивающие в ладони гильзы из барабанов наганов. Остро пахло сгоревшим порохом, к потолку чуть заметным облачком поднимался сизый дымок.

– Что, Шурка, никак опять расстрел затеял? – раздался за спиной Фёдора весёлый голос Кочева.

– Да попугали малость контру, – отозвался, улыбаясь, Дворников. – А то, бля, совсем, бля, обнаглели, на х… Второй день «на стойке» выдерживаю – в отказе, суки! Закорючки, бля, свои под протоколами, бля, не ставят! Я уж их и тубареткой охаживал, шланг, вон, бля, о задницы измочалил…

– А ты их не к стенке прислоняй, ты их на табуреточки посади, – с елейной ласковостью проговорил Кочев. Шагнул в кабинет, взял табуретку, перевернул кверху ножками. – Вот так. – Рывком поднял за шиворот одного из заключённых, подтащил к перевёрнутой табуретке и пихнул вниз. – Вот так, копчиком, копчиком… А ты, Дворников, покарауль. Как начнёт елозить да на мягкую половинку жопы с копчика переваливаться – сразу же выписывай по сусалам. В полчаса уговоришь любую бумагу подписать!.. А револьверный боеприпас зазря не расходуй. Команда будет – на них же и пригодится… Списывать-то, Вохмин, опять будешь на учебные стрельбы? Чё-та вы раззадорились в последнее время. Давно ль кабинет штукатурили, а всё неймётся… Устраивали бы свои пужалки в сарае, ли чё ли… – Кочев погрозил стажёрам пальцем и хлопнул Макаренко по плечу. – Пойдём, тёзка, жрать, а то уже кишка кишке протокол пишет.

Только сейчас Фёдор, невольно прокрутив взбудоражившие мгновения назад, увидел всё как бы со стороны: вот он, вздрогнув от выстрелов, бросается к кабинету, а вот – Кочев. Не дергается, ухмыляется, неспешно шагает следом…

Аппетит пропал. Поковырявшись в тарелке с тушёной капустой, Фёдор потянулся к кружке с чаем.

– Ты чё, тёзка, скис? Добирает всё-таки похмелье? – ухмыльнулся Кочев. – Так это мы мигом поправим. – Он повернулся всем телом к окошку столовской раздатки: – Эй, на камбузе!..

– Не надо, – тронул его за рукав Макаренко. – Улетучилось давно всё…

– Ну а чё тогда киснешь?

– Скажи… А вот без этого… Ну, без мордобоя, стрельбы – никак?

– А, вон ты о чём… – протянул Кочев, пристально уставившись на Фёдора. – Жалостливый, ли чё ли?

– Да нет… Не в этом дело. Как бы тебе объяснить…