Донос без срока давности

– Тут, в моём кабинете, и работай с ними, а мне надо по неотложным… – сказал Кожев и вышел. Уже из коридора послышалось его указание дежурному направить к нему в кабинет, к «читинскому следователю», всю эту перечисленную «гвардию».

Потратив почти час времени, ничего нового Фёдор не услышал. Все пятеро бубнили как заученное: Михайлов – враг народа, среди заключённых ведёт антисоветские разговоры, троцкистские анекдоты рассказывает…

– Господи, как это всё надоело… – Вызванный на допрос после уголовной пятёрки Михайлов, худой и старый, с землистым цветом морщинистого лица, равнодушно смотрел за окно. Не поворачивая лица на Фёдора, глухо сказал: – У меня язва желудка, мне всё равно умирать… Но виновным себя не признаю… Вам-то я, доходяга, зачем? Для количества?.. Здесь, в лагере, и без меня хватает людей, которые любые показания дадут с целью своего благополучия. Хотя… Какое уж благополучие после этого… Здесь каждый сам за себя. Что наговорил – за то и получи… Да и я… Хоть землю жри, что невиновен, а кому до этого дело?

Повернулся к Фёдору и пронзительно упёрся взглядом.

– Молодой ты парень, гражданин следователь, многого, видимо, ещё не понял. А понять постарайся, пока самого не перемололи. Нынче это – запросто. Ты думаешь, меня за огрехи в работе паспортного ведомства забрали? – кивнул Михайлов на лежащее перед Фёдором «Дело». – Да нет, как соучастник злодеев-троцкистов прохожу. Никогда не слышал, что такое соучастие через сочувствие? Нет? Диковинная формулировочка? А ничего в ней диковинного нет. Ляпнул в одной компании, мол, не слишком ли много у нас троцкистов обнаружилось среди самого обыкновенного, простого народа… Посочувствовал, так сказать. Вот и заполучил соучастие… Ну а теперь, как понимаю, решили из одиночки-пособника покрупнее рыбину соорудить? Хоть поделитесь, какова наша контрреволюционная банда по численности, да подскажите пару-другую фамилий. Про кого мне с кровью выплёвывать, когда Кочев с Завьяловым в кулаки возьмут?

В кабинет вальяжно вошёл Кочев. «Помяни чёрта, и он явится!» – мелькнуло в голове у Фёдора.

– Ну что, даёт показания? Сознался?

– Да нет, вины за собой…

– Если будешь так допрашивать, – Кочев презрительно окинул взглядом сидящего за столом Фёдора, сгорбившегося на табуретке и втянувшего при появлении Кочева голову в плечи Михайлова, – он тебе никогда не даст показаний.

Кочев взял свободную табуретку и поставил посредине кабинета.

– Встать, Михайлов!

Тот медленно поднялся, ещё больше сгорбившись и втянув голову. Кочев взял вторую табуретку и поставил её на первую.

– Залезай, Михайлов!

Тот неуклюже взгромоздился наверх.

– А теперь мы делаем так! – Кочев со всей силы пнул по нижней табуретке. С грохотом Михайлов обрушился на пол, громко застонал.

– Больно? А так? – Кочев схватил стоявшую у стенного шкафа увесистую палку и, кхекая, ударил дёргавшегося на полу Михайлова по пояснице.

– Не, ты, бля, погляди! Обоссался, говнюк! – И замахнулся снова.

– Стой! – выскочил из-за стола Фёдор. – Стой, дурак! Видишь?

Фёдор ткнул пальцем: по штанам Михайлова расплывалось бурое пятно. – Кровь!

– Лопнуло у этого дохляка чево-то внутри, – сморщился Кочев.

– Кочев, ты здесь? – В кабинет просунулась голова лагерного коменданта Ахметова. – Чего вызывал?

– А? – Опер перевёл глаза на коменданта. – Да-да, звал. Ахметов, ты это… Пойди ко мне в кабинет, там Дворников сидит с делом Елина… Такая упёртая тварь этот Елин. Я его до крови мешком с песком отмутузил – ни в какую, говнюк, признанку не подписывает! Ты это… подмахни за него.

– В смысле?

– Безо всякого смысла, Ахметов! Подпиши фамилией Елин[20]. И это… Чукавину сюда из санчасти, скажи, я вызываю.

Комендант скрылся за дверью. Кочев с усмешкой посмотрел на Фёдора:

– Чё ты так взбледнул? Аль крови боишься? Херня! Щас врачиха придёт, выпишет заключение, что заключённый Михайлов жив-здоров и упал по собственной глупости и неуклюжести. В лазарете недельку отлежится – будет как новенький. Да и посговорчивее, конечно же, будет.

– Вы что тут, совсем сдурели? Вторые сутки у вас и одно только вижу: лупцуете без продыху! – вырвалось у Фёдора.

– Это ты правильно подметил – без продыху, – безразлично кивнул Кочев, толкая носком сапога лежащего Михайлова. – То ли дышит, то ли нет, не пойму… Без продыху… А вот такая у нас тяжёлая работёнка по выкорчёвыванию вражин. И белыми ручками она не делается… Впрочем, балакали мы с тобой уже на эту тему, чево одно по одному пережёвывать. Иди-ка ты лучшее пообедай. Иль сызнова аппетиту нету? Так и в ящик можешь сыграть. От истощения. Или переживаний, а? – Кочев недобрым взглядом просверлил Фёдора. – Какой-то ты неправильный, Макаренко… Ладно, пойди покушай. Девки в столовой нынче биточками потчуют – язык проглотишь! И это, замечу, очень кстати будет… – В голосе Кочева Фёдор услышал уже не издёвку – угрозу.

На крыльце штаба Фёдор нос к носу столкнулся со Шкрябковым.

– Наше вам, гражданин начальник! Как мои гаврики – помогли по Михайлову?