Донос без срока давности

– А ну-ка, закрой пасть свою вонючую… – Багровея, Перский медленно поднимался из-за стола. – Тварь фашистская… Проститутка троцкистская!

– Это ты всё, сука, о себе! – Григорий тоже встал со стула, припечатав в адрес Перского пару выражений покрепче.

И тут же в глазах вспыхнуло – стоявшие у дверей конвоиры подскочили: один ударил под колени, другой – по голове. Кусмарцев рухнул на пол. В бок впечатался удар сапогом, а дальше они посыпались градом – под рёбра, в голову! Молча, лишь сопя от усердия, конвоиры месили поджавшего колени к подбородку Григория, безуспешно пытающегося прикрыть голову руками.

Но за руки цепко схватили. Больно выворачивая их на излом, мордовороты вздёрнули арестованного на ноги.

– Всё ты расскажешь, всё подпишешь, – приблизив багровую харю, прошипел Перский. – И ещё своих сообщников назовёшь охренительную кучу. Или надеешься героем-одиночкой проканать? Так не бывает, не бывает…

Перский ещё что-то шипел, но понял, что Кусмарцев вряд ли его слышит. Скривил усмешку и плюнул Григорию в лицо. Зло хохотнув, вернулся за стол, сгоняя большими пальцами обеих рук складки гимнастёрки под ремнём назад. Вальяжно откинулся в кресле.

– Что ты – контра, сомнений у нас нет. Вовремя тебя разоблачили, падлу. – Согнутым пальцем демонстративно и торжествующе постучал по желтоватой обложке «Дела». – Многое про тебя вылезло. Даже бывший начсектора Южный на тебя показания дал. Короче, хватит, чтобы хлопнуть. А жить-то небось хочется, а, Кусмарцев? Тогда колись до жопы! Выкладывай всё самолично! Кто тебя, говнюка, завербовал? Кого из членов каэрорганизации имеешь на связи? Кого, сволочь, сам вербовал? Какие задачи как шпион выполнял… Запираться не советую – самолично выстеклю все зубы!

Григорий сплюнул кровавый сгусток – прилетело-таки по зубам! – на вощёный до блеска пол.

– Совсем охренели… Слушай, Перский, ты же не идиот! Ни в каких контрреволюционных организациях я не состоял! Ополоумели, что ли?! Какая каэрдеятельность? Водку я пил с тобою, а не партию предавал! У меня ни сомнений, ни колебаний в линии партии…

– Не трожь партию, гнида!

– Гнида?! Ах ты, крыса кабинетная! Да я всю жизнь!.. Я на фронтах!..

– Заткнись! «На фронтах»! – передразнил, щурясь Перский. Цинично осклабился: – Был там, сбоку…

Он приподнял своё упитанное тело над столом, опираясь на прямые руки.

– Маскировался, искусно маскировался ты, сука вражеская, всё время. Контрреволюционер с семнадцатого года, фашист и шпион – вот ты кто! И лучше подумай, как от свинцовой примочки тыкву свою гнилую вместе с грязной задницей спасти. Чистосердечненько!

– А хрен тебе этого дождаться! Чтобы я на себя тебе в угоду наговаривал! Я был и остаюсь честным человеком, не пример тебе, жополизу!

– Не надо! Отставить! – рыкнул Перский на замахнувшегося конвоира.

Подскочил к Григорию.

– Посмотрим на этого стойкого борца. В угол его, сюда! Стоять, сука! По стойке смирно стоять!

Перский вернулся к столу, надавил кнопку под столешницей.

Через минуту в кабинете появился хорошо знакомый Григорию оперуполномоченный Лысов.

– Значица, так, Лысов. Держи «на стойке», задавай вопросы, вот список.

Лысов тут же уселся за приставной стол, задымил папиросой. Перский выставил конвоиров за дверь.

– Молчать будет – кулаком, Лысов, не маши. Стоит смирненько у стенки, вот и пусть стоит. А мне пора в путь-дорогу…

Дорога известная – в Букачачу, чёрт её подери!

В Чернышевске, скептически глянув на потрёпанную эмку райотделения, решил не растрясать внутренности на ухабах, загрузился с троицей своей бригады в «передачу».

На букачачинском перроне, не отвечая на молодцеватые приветствия встречающих, оглядел вытянувшихся во фрунт местных оперов. Морды знакомые – Кожев, Кочев, Завьялов. Ишь, глазки-то бегают… Чует кошка, чьё мясо съела! Поди, телефонные провода раскалили, выведывая, с чем бригада из управления пожаловала. А хрен вам в сумку! Даже этот стукачок Балашов из тюремного отдела не в курсях. И его, и своих оперов Перский пока в суть задания не посвятил – обычное-де, ознакомление с обстановкой на месте. Осмотримся, понюхаем, чем тут пахнет, а потом и дадим хлопчикам конкретную установку…

Но местные оперские морды вытянулись, когда отмёл щирое обеденное хлебосольство, рыкнув на начальника оперчасти, привычно потянувшего из облупленного несгораемого шкафа «казёнку»:

– Это ты тут что в рабочее время устраиваешь? Пьянствуете на службе?! Марш по рабочим местам!

Допив чай, распорядился:

– Балашов, займись оперскими подручными из числа зэков. Выверни, чего они там накропали и по каким делам. Чернобай, на тебе опрос Завьялова и Дворникова. И этого вохровца, любителя револьверной пальбы. Чуксин, ты займись Кожевым – прошуруди всю документацию отделения, а потом допроси Кочева и его бумаги перелопать. Всё подозрительное – изъять, а с этой публики глаз не спускать. Я чуть позже, Чуксин, к тебе присоединюсь, а пока с начальником лагпункта побеседую.

Вызванного Керчетова, жалкого, перепуганного, выдержал у порога, обшаривая брезгливым, презрительным взглядом.