Донос без срока давности

– Ну, садись… Или как тут у вас – присаживайся? Рассказывай, Керчетов, как до жизни такой докатился, как тут у тебя опера в костоломов превратились. Ты здесь начальник или вошь на гребешке?

Уже по такому зачину начальник лагпункта моментально сообразил, что от него надобно шишке из Читы. Поднял на Перского скорбный взгляд:

– Неоднократно пытался самоуправное безобразие пресечь. Однажды возвращался с работы, – а живу я в бараке рядом со штабом, – часа три ночи было… Окна в оперчасти не занавешены, увидел, как там арестованных в кабинете Завьялова бьют. Решил вмешаться… А Завьялов меня по матушке послал. В другой раз тоже пытался это дело остановить, а мне Кочев говорит, мол, не лезь, посевная началась…

– Посевная?

– Ну это он в смысле, что массовые аресты, дел на тройку надо представить много… И ещё мне пригрозил: «Если надо, и тебя подведём под такое дело, завертишься, как белка в колесе».

– Вольготно они с тобой…

– Так на меня, товарищ Перский, в то время в оперчасти было заведено дело… за выпивку. Они его даже в трибунал передали, но там дело прекратили…

– Взяли, стало быть, опера на крючок!

– Выходит, взяли… – сокрушённо вздохнул Керчетов. – А потом вызвал меня через несколько дней Кочев и предложил дать показания на бывшего командира взвода охраны Ахметова. Он у нас сейчас комендантом состоит. Так вот, Кочев мне приказал: мол, давай пиши, что Ахметов занимается пьянством и сожительствует с заключёнными женщинами. А я по этому вопросу ничего и не знал. «Ты чего, – говорю, – что же мне – из пальца высасывать?» Отказался я дать такие показания. Тогда Кочев стал угрожать: «Если не будешь давать показания, то пойдёшь на тройку как соучастник: напишем, что вместе с Ахметовым пьёшь». Дал мне на размышления два дня… – Керчетов замолчал.

– И что ты? – ехидно осведомился Перский.

– А что я… Пришлось дать показания на Ахметова… – Начальник лагпункта опустил голову и глухо продолжил: – И на другого командира взвода, Тычкина, дал… Как Кочев продиктовал: мол, занимается антисоветской агитацией, пьянствует, разлагает дисциплину во взводе… Потом видел, как Кочев допрашивал Тычкина… Бил…

А ещё, – встрепенулся Керченов, – мне комвзвода Телюк говорил, что в оперчасти вызванные на допрос зэки стоят на ногах по десять суток. И что приехавший из Читы сотрудник Макаренко разоблачил работу оперчасти, но Кочев из портфеля Макаренко вытащил какие-то бумаги и сжёг их в печке. И хотели оперские Макаренко убить, но он в Читу сбежал ночью…

– Весело вы тут живёте, – подытожил Перский, пододвигая начальнику лагпункта протокол допроса. – Подписывай внизу: «С моих слов записано верно, мною прочитано». Распишись и дату поставь. Иди, свободен пока…

– Разрешите? – На пороге возник Балашов, толкая перед собой заключённого.

– Ну?

– Вот, товарищ Перский, особо опасный рецидивист, заключённый Шкрябков. Исполняет обязанности инспектора КВЧ. Каково? Там таких целая шайка пристроена, в отдельном кабинете. Показания чужие переписывают, дела расшивают и переписанные протоколы заместо старых вшивают!

– Это кто ж вас так приспособил, а, Шкрябков?

– Так а я чё?.. Мне Кочев и Завьялов с Дворниковым приказали. Или заполнять протоколы, или подписать готовые. Ну, в духе безоговорочного осуждения привлекаемых как троцкистов и вредителей, – хмыкнул Шкрябков, – хотя они просто воришки по мелочовке. Но приказали нам, чтоб про антисоветчину писали. И ещё наказали, чтоб в разных протоколах показания совсем уж не совпадали, де, прибавьте ещё несколько фактов погуще, покрепче пишите, не стесняйтесь, – десять фактов само собой вытекают из одного… – Шкрябков в полном спокойствии уставился на Перского наглым взглядом.

– И на кого конкретно писали?

– Да всех не упомнишь… На заключённых Прохорова, Дергачёва, Малого, на Дусаеву с Радышевской. На Исакова, Исаева, Степанищева… Эти трое спервоначалу обвинялись по отдельности, но Завьялов их объединил, и получилось групповое дело… – Шкрябков снова хмыкнул. – По несуществующей и неправдоподобной контрреволюции. Ничё, прокатило…

– И подписи за обвиняемых учинял?

– Приходилось… Но чаще Завьялов с Кочевым сами. Копировали со старых протоколов. Похоже выходило…

Деликатно постучав, в кабинет просунулся вернувшийся начальник лагпункта:

– Товарищ Перский, два свидетеля имеются.

– Ну, заводи своих свидетелей.

– Во! А это, гражданин начальник, как раз и есть заключённый Малой и заключённая Дусаева, которых я называл, – оживился Шкрябков.

– Балашов, забери отсюда этого писарчука, продолжай там с ним, – махнул рукой особоуполномоченный и обратился к доставленным: – Представьтесь.

– Заключенный Малой Андрей Ефимович, тысяча восемьсот девяносто шестого года рождения, бывший член ВКП(б) с двадцать второго года, бывший учитель начальной школы в Донбассе, осуждён за кражу…

– Ясно, ясно. А ты кто есть?

– Заключённая Дусаева Анна Игнатьевна, тысяча девятьсот третьего года рождения, из крестьян-бедняков, ткачиха, малограмотная. Тоже за кражу…

– Зачем же вы, воровайки, в антисоветчики подались?

– Не-е! – хором выдохнула парочка.