Читаем Донос без срока давности полностью

Перебрал содержимое папки. Удовлетворённо хмыкнув, протянул Григорию пожелтевшую газетную вырезку с чернильной отметкой «Газ. “Правда” от 19 янв. 1938 г.». Кусмарцев пробежал глазами строки: «Призыв товарища Сталина о ликвидации идиотской болезни – беспечности, о повышении бдительности возымел действие – партийные массы возмужали, закалились на той громадной очистительной работе, которая проведена партией… Трудно переоценить результаты выкорчевывания троцкистско-бухаринских шпионов и диверсантов – эти результаты равны выигрышу страной социализма большого сражения с капиталистическим миром…»

– От меня-то ты чего хочешь? – проговорил, уже догадываясь, Кусмарцев.

– Разуй глаза! Посмотри на ситуацию чекистским взором! «Клеветать на себя»! – передразнил Перский Григория. – Да дотумкай ты наконец, что, даже клевеща на себя, ты всё же принесёшь пользу партии и Родине. Тем, чтобы другие подняли свою бдительность, приглядываясь даже к близким своим товарищам, с кем проработали пусть и несколько лет. Это, в конце концов, и тебя излечит от беспечности. Проникнись утраченным чекистским духом, Кусмарцев!

Перский нетерпеливо постучал костяшкой согнутого пальца по столу.

– Короче, пиши давай, пиши. Германо-японский шпион Бровцинов завербовал Эйкерта, Эйкерт – тебя… В общем, признавайся по полной, расписывай про всю вашу группу…

– Перский, да ты себя-то слышишь? В чём признаваться? Вы же придумали всю эту галиматью со шпионажем. В чём я признаюсь, если ничего не было?

– А откуда ты знаешь, что ничего не было? Контакт Бровцинова с немцами установлен.

– Я не знаю, что там и с кем там Бровцинов. Я-то к нему каким боком?

– Ещё раз повторяю: Бровцинов на тебя показал. А раз показал – этого достаточно. Аль забыл, – ехидно осведомился Перский, – что признание – царица доказательств, как подчёркивает Генеральный прокурор товарищ Вышинский?[22] Так что строчи, Кусмарцев. Напряги всю свою фантазию и на собственном примере сочини убедительную сказку про бдительность. И не скромничай насчёт своих служебных и внеслужебных связей. Больше фамилий – убедительней показания…

Картина повторилась: Перский опять куда-то подался из кабинета, оставив Григория перед стопкой чистой бумаги и с конвоирами у дверей.

Когда напольные часы низким мелодичным звоном пробили три часа ночи, выдернув Григория из полудрёмы над очередным листом, строчки на котором неумолимо съехали вниз, особоуполномоченный возник в кабинете, ощутимо попахивая коньячком. Истомившихся конвойных отпустил.

– Дела идут, контора пишет! – брякнул истасканную поговорку и плюхнулся на стул напротив Кусмарцева. – Пишет контора?

– На, – толкнул к нему несколько исписанных листов Григорий. Перский жадно вперился в текст, но уже через минуту с треском разом разорвал написанное.

– Кончай ослить, Кусмарцев! Не жуй изжёванное! Новые фамилии давай!

– А где я их возьму?! Где?

– Мне тебя учить? – ехидно осведомился Перский. – Ты когда в Иркутске оперил, а и здесь, в Чите, – что, никого в оперразработках не было? Из тех, кто ещё свободу топчут… Да, про Эйкерта добавь, что много раньше, чем тебя, он завербовал Кириченко. И тебя к нему привербовал, чтоб группа у вас была, правотроцкистская, террористическая. Вот тут, – хмыкнул Перский, – можешь вкрутить, что в поезде пытался завербовать в группу тех желторотиков-авиаторов, а? Отмстишь неразумным хазарам, нет? Пиши, Кусмарцев, пиши… Попытка номер три!..

– Помешались вы на группах и организациях… Кто-нибудь из вражьей силы в одиночку-то действует? – горько усмехнулся, глядя на Перского, Григорий. – Это как же вы все эти полчища-то просмотрели?

– А ты себя-то не отделяй… Не ты ли буквально перед тем, как самому в подвале оказаться, на Читинском лесоучастке кулацкую группу нарыл? С винтовками! А чего же беглых кулаков охотниками-одиночками не представил? Какая им разница? Всё равно бы чохом зачистили по приказу два ноля четыреста сорок семь. Или на бывшего начальника Читинской тюрьмы Китицына как на одиночку документы собирал? – зло осведомился Перский. – Ишь, размежевался!..

Особоуполномоченный внезапно вскинул брови, задумчиво уставился сквозь Григория, а потом снова сфокусировал взгляд на Кусмарцеве, довольно ухмыляясь.

– А вот ты же сейчас сам во всём и сознался! Ты ж потому и отделился. «Вы» – это мы, а ты себя, оказывается, к нам-то и не причисляешь!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза