Донос без срока давности

– Конечно, не причисляю, так и запиши в своих грязных бумажках, – набычился Григорий. – Как мне себя к тебе причислять, если ты меня в шпионы записал и со своими подручными мудохаешь до беспамятства? Что в тебе человеческого осталось, Перский? Вчера ты меня «на стойке» держал, столом пальцы плющил, убеждал, что я – японо-немецкий шпион, потом пластинку сменил: давай, мол, сознательный чекист и партиец Кусмарцев, оговори себя, клевещи на себя – ты же так и сказал: клевещи! – дабы изживать в славных чекистских рядах беспечность и притупление бдительности. Чай с лимончиком и печенюшками подавал с расшаркиванием! – уже почти орал Григорий. – А теперь снова ручками-ножками засучил, муха навозная! «Сознался! Отделился! Шпион!»

Кусмарцев осёкся, переводя дух, и внутренне изготовился к новой порции зуботычин и пинков. Но Перский откинулся на спинку кресла и захохотал, прихлопывая в ладоши.

– Браво! Бис! Красиво к совести взываешь, Кусмарцев!

Просмеявшись, помолчал, закурил папиросу и, картинно пуская к потолку колечки дыма, сказал уже совершенно без эмоций:

– В общем, так… Даю тебе последний шанс…

По наливающемуся свинцом взгляду Перского Григорий понял, что недолгая пора улыбочек, разговоров на понимание и чая с лимончиком закончилась.

– Диктуй, – устало проговорил. – У меня уже совсем башка не варит…

Перечитав написанное, Перский удовлетворённо поцыкал зубом, сложил листки аккуратной стопочкой и кинул Григорию пачку папирос.

– Иди, враг трудового народа, отдыхай.

В камере Кусмарцев увидел новое лицо.

– Господи, Миша, ты?

– Я, Григорий Павлович, я…

– Когда тебя?

– Двадцать первого февраля.

– И что вменяют? Антисоветчик, террорист…

– И правотроцкист, и японский шпион. – Грустная усмешка чуть тронула губы Слободчикова.

– Ну, если с таким букетом первый секретарь горкома комсомола, то мне и сам Бог велел, – хмыкнул Григорий.

– Это чудовищная ошибка! – горячо зашептал в ухо Слободчиков. – Враги, пробравшиеся в органы, уничтожают преданных партии и комсомолу людей. Среди них и ваших хватает… Вот меня же сюда из Иркутска привезли, арестовали-то там, прямо в командировке, видимо, ожидать возвращения в Читу не было мочи. Так вот, пока в камере сидел, насмотрелся… Того же Эйкерта взять…

– Эйкерта?

– А вы что, его знаете?

– И знал, и узнал…

Слободчиков горького сарказма Григория не заметил, продолжая:

– Так вот… После допросов в камеру он буквально синий попадал… Страшно били… Там все особенно двух извергов называли – неких Дьячкова и Родовского…

– Знаю таких… Из третьего отдела иркутского управления.

– Так вот, этот самый Эйкерт открыто в камере говорил, что два этих следователя прямо ему называли фамилии, на кого он должен показать, и били, если начинал артачиться…

– А, ну теперь понятно, откуда ноги растут, – скривясь, проговорил Григорий. В иркутский период с этими сослуживцами у него добрых отношений не сложилось, были стычки, хотя и по мелочи.

– Что, и вас?! – округлил глаза Михаил.

– И нас…

– Но это же…

– Брось, Миша… Спустись на грешную землю. Вот тебя и меня в японские шпионы записали, а ко мне добавили Эйкерта и ещё кой-кого. Чуешь? Ор-га-ни-за-ци-я! – Кусмарцев с деланой многозначительностью закатил глаза. – Целая шпионская сеть! И за это нам – по пуле в затылок, а Дьячкову, Родовскому и иже с ними – ордена на грудя! Диалектика, мать её…

– Но товарищ Сталин…

– А что, Миша, товарищ Сталин… – тяжело вздохнул Григорий. – Откуда ему знать, что по городам и весям в чекистских подвалах творится… Сам же знаешь, на местном уровне уйма людишек, которые по карьеристской ретивости любое правильное начинание извратят до неузнаваемости, до полной противоположности. Сказали в Кремле, что усиливается на нынешнем этапе классовая борьба, на местах прокричали «ура» – и понеслась!.. – Кусмарцев горько усмехнулся. – Чем больше врагов народа наловим, тем выше показатели ударного чекистского труда… А заодно и такая заманчивая возможность открывается: сгребай лопатой всех, кто тебе лично поперёк горла стоит! Карьере мешает, пьёт, да не с тобой, бабу увёл, на которую ты глаз положил… Да мало ли говнюков, которые тебе жизнь отравляют…

Он замолчал, уставившись на дверь камеры, потом снова повернул лицо к Слободчикову.

– А Сталин… Миша, посуди сам – когда ему местным паучьим сбродом заниматься? Фашистская свора ядом на Родину нашу дышит, такие дела творят!.. Уж куда больше – какой заговор в Красной армии организовали! Маршалы врагу продались!

– А может, и с ними, как с нами?.. – осторожно проговорил Слободчиков.