Донос без срока давности

– Да я чё… Помощник оперуполномоченного на Букачачинской зоне… Что приказывали, то и делал… Там если с кого и спрашивать, так с начальника оперчасти, опять же из ОМЗ указания шли, а мы-то чё – люди маленькие… Дела оформляли…

– А что ж тебя, людю маленького, так мутузят?

– А-а… – безнадёжно махнул рукой Кочев. – Им можно, а нам нельзя…

– Понятно, – снова усмехнулся Кусмарцев. – Дела оформлял с большим кулачным усердием…

– Дак а чё, уговорами уговаривать? – с вызовом проговорил Кочев, зло щурясь. – Приказали триста дел по пятьдесят восьмой на тройку выдать в три дня, а у нас одни бытовики… Ну и взялись… Мои командиры-начальники зэков смертным боем бьют, я-то поначалу заменжевался, а мне говорят: «Ничего, можно, Хорхорин наши дела подписывает». А тут приехал Перский с командой – мы и загремели…

– И много вас загремело?

– Пятерых нас… в стрелочники… А тот же Балашов из ОМЗ? С Перским заявился, как ни в чём не бывало. – «Кто дал право избивать заключённых?» – передразнил, матерясь, Кочев и, пододвинувшись к Григорию, перешёл на шепот. – А я сам видел, как он и начальник его, Матюхин, били на допросах в тюрьме. Да и сам Перский… И этот ещё у него – Попов… – Кочев плаксиво скривил избитое лицо. – Обозвали меня «японской проституткой», кулаками давай, пинками… Стал закрываться, так и вовсе взъярились… Посадили в карцер. Сидел пять дней в одних трусах и сапогах, хлеба давали через полтора суток по триста грамм и кружку холодной воды… Бьют и приговаривают: давай показания, а не то будем повторять «сеансы физкультуры» – приседания и прочее…

Кочев тяжело вздохнул.

– В общем, подписал, что являюсь участником контрреволюционной организации по линии УНКВД… назвал ряд знакомых работников… – Кочев мстительно скрипнул зубами. – Пусть и другие попляшут!.. Меня поначалу в тюрьме Пацев допрашивал, «на стойку» ставил, а букачачинцев наших, Вохмина и Дворникова, бил чем попадя. Я его раньше знал. Этот Пацев ещё ведёт дело бывшего работника управления Кроппа. Того обвинили, что он троцкист и за это выслан в тридцать четвёртом году из Ленинграда. А этот Кропп тогда учился в Центральной школе ОГПУ, сам рассказывал. Так Пацев его избивал до потери сознания, в камеру того опосля на руках приносили… А ещё Лукин, оперуполномоченный из Нерчинской тюрьмы… Я когда там в командировке был, так он как раз дела на тройку оформлял. Набрал зэков-отказчиков от работы и всех их как троцкистскую организацию вредителей и саботажников… Говорят, расстреляли их… Ну и вот чего мне Пацева с Лукиным жалеть? Пусть попляшут!..

Видимо, переворот всего жизненного уклада вкупе с отбитыми боками, изуродованной физиономией и полным непониманием происходящего – «им можно, а мне нельзя» – отворил у тараторившего в ухо Кусмарцеву Кочева все сдерживающие шлюзы. По крайней мере, так Григорий оценил его болтовню.

Отклонился от жаркого шёпота, проговорил негромко в лицо Кочеву:

– Поменьше болтай тут… Народец собрался всякий… Вряд ли без «наседки»…

Через несколько дней Кочева, больше не поднимаемого на допросы, из камеры увели с концами[24]. Забыли, казалось, и про Григория. Видимо, размышлял он, «материала» набралось у Перского достаточно. Однако думалось так совершенно напрасно.

– Давненько не виделись, Кусмарцев. Поди, заскучал? – язвительной улыбочкой встретил арестованного Перский и указал на стул у приставного стола. – Иль подумал, забыли про тебя? Лето прокатилось, половина сентября канула… Не-е-т, не забыли…

– Когда суд?

– Какой суд? Тобой тройка займётся, аль забыл порядки?[25]

– А они есть, порядки-то? – вырвалось у Григория. Подумал, что Перский прав – в трибунал дело не потащат. Там, при всей предопределённости судебного следствия, формальности пытаются соблюсти – протоколы допросов изучают, показания свидетелей, мнения сторон в процессе заслушивают, обстоятельства совершения преступления и наступившие последствия выясняют. Сохраняют, короче, хорошую мину, в смысле – процессуальные процедуры. А Перского это волнует. Только одно ему подавай – фамилии, фамилии, фамилии… Как раз для тройки – там краткость требуется: слушали – постановили…

– Кусмарцев, не время антимонии разводить, – сморщился Перский. – И до тройки ещё как до морковкиного заговенья…

– Никак дело не срастается? – не удержался Григорий.

– Срастается, Кусмарцев, ещё как срастается. И пухнет как на дрожжах. А вот тебе, я смотрю, неймётся.

Перский раскрыл лежавшую перед ним кожаную папку и вытащил оттуда измятые листки, сколотые блестящей металлической скрепкой.

– Узнаёшь?