Донос без срока давности

…Бух в затылок – вот и песенке конец. Ха! – песенка соответствующая имеется: “И никто не узнает, где могилка моя…” Целиком, конечно, беспризорничья песня не годится – там, в оконцовке, могилка одинокая стоит и даже соловей на неё прилетает…

…В яму навалят кучей, сровняют среди сосенок и багуловых кустов земельку заподлицо…

А вот правду ли говорят, что на могильной земле багуловый цвет ярок и цветы крупнее, слаще? И знать не знал, пока сюда не приехал, что розочки багульника есть можно, что из него даже варенье варят…

…Но Перский – дурак! Неужто верит, что писал ему показания под диктовку, дабы к чьей-то беспечности взывать?.. Или уверился, что зуботычинами, пенделями и неделями “на стойке” запугал до трясучки? Дурак… Жену бы с детьми не тронул…

…Тронут, ещё как тронут! ЧСИР![26] В кодексе пятьдесят восьмая, пункт один “в”: совершеннолетних членов семьи изменника Родины ссылать в сибирскую тьмутаракань на пять лет… Что там еще? Лишение избирательных прав? Но это не страшно – голосуй не голосуй, всё равно почти стопроцентное “за” – за “нерушимый блок коммунистов и беспартийных”… Да и ещё закон тридцать пятого года, дополненный в тридцать седьмом! Жён изменников уже не в ссылку – в лагеря! – на пять – семь лет! Что с девчонками станется… Детдом или ссылка… В детдома, вроде бы, теперь не отправляют. Но и не факт, что сошлют вместе с матерью…»

И от этого последнего, крысиным хвостом мелькнувшего в мозгу обрывка стремительного мысленного калейдоскопа волком завыл перед ржавой дверью Григорий, разжал привычно уже сложенные за спиной в замок руки, ударил кулаками в бурое железо…[27]

Глава восьмая. Колычев, сентябрь 1939 года

С самого начала конфликта мы были поставлены в очень тяжелые условия. У нас до ближайшей железнодорожной станции армейского снабжения – Борзи – было семьсот с лишним километров, а у японцев всего в ста километрах был Хайларский железнодорожный узел, а примерно в тридцати километрах последний пункт строившейся Холун-Аршанской железной дороги. Кстати говоря, постройка этой дороги явилась одной из причин конфликта. Примерно в пятнадцати километрах от границы между Монголией и Маньчжурией начинались первые отроги Хинганского хребта. Японцы тянули дорогу вдоль этих отрогов с юго-востока на северо-запад с таким расчетом, чтобы подвести ее к нашей границе, возможно ближе к Чите.

На участке Халхин-Гола монгольская граница образовывала большой выступ в сторону Маньчжурии, и японцы должны были или вести здесь дорогу через отроги Хингана, или строить ее в непосредственной близости к границе, на расстоянии орудийного выстрела. Видимо, это не устраивало их, и они, помимо очередной провокации, ставили перед собой еще и практическую цель – захват всей полосы реки Халхин-Гол и прилегающих к ней высот для обеспечения строительства своей стратегической ветки, которое остановилось как раз перед Тамцаг-Булакским выступом.

Константин Симонов. Далеко на востоке (Халхин-гольские записки)

– Матвейка! Сыночка! – У Колычева-старшего тряслись руки, тряслась нижняя губа. Испуганно выглядывающая из-за отцовской спины сестрёнка Нинка беззвучно лила слёзы.

– Всё нормально, батя! – постарался бодрым тоном ответствовать Матвей. – Лежим, хоря давим! – Кивнул на соседа по палате. – Вот ведь как быват: в разных частях воевали, а как на Красный Крест залегли, оказалось – земели! Это Пашка Андриевский из Татаурово.

Рот у Матвея – до ушей, так бы и вскочил молодцевато, но закатанная в гипсовый куколь правая нога такого маневра не дозволяла.

Отцову и сеструхину взглядам не до соседа – уставились круглыми от ужаса глазами на загипсованную ногу.

– Да не… – успокаивающе протянул Матвей. – Нормально всё, скакать на обеих буду.