Донос без срока давности

– Танковая бригада комбрига Яковлева… – Павел замолчал, выпростал из-под простыни правую руку и перекрестился. – Упокой, Господи, его душу.

– Убили? – со страхом спросила Нина.

– Вот там как раз, во время контрнаступления, когда сопку заново у японцев отбивали… Аккурат в Петров день… Царствие ему небесное… – Павел снова перекрестился. – Герой Союза ССР… Посмертно…

– А ты, гляжу, верующий? – спросил Колычев-старший.

– Не знаю… До армии в комсомол собирался… Да только на войне такого нагляделся, что и вовсе ум нараскоряку… Поначалу-то я был в охранном батальоне при штабе корпуса. Как раз в тот момент, когда нового комкора прислали, Жукова. Ох и лютый мужик! Сам слыхал, как он орал: «Кто мой приказ не выполнит – под трибунал! Судить! Расстрелять!» Я на посту коло штабной палатки контрразведчиков стоял, когда привезли на броневичке одного майора. Понял я так, что его этот Жуков послал собрать какой-то наш разрозненный полк. Тот собрал, а его – под арест и в наш палаточно-земляночный городок привезли на допрос. Сквозь брезентуху палаточную слышу:

«– Почему не выполнил приказ комкора?

– Как же не выполнил? Полк собрал… Переписали личный состав, осталось выдвинуть полк на прежние позиции…

– Значит, полк на позиции не вышел?

– Если бы вы меня не арестовали, то выполнил бы приказ до конца…

– Значит, приказ выполнен не был? Отвечайте прямо: да или нет?

– На такой вопрос я отвечать не могу. Я выполнял, добросовестно выполнял…

– Так всё-таки, был выполнен приказ о восстановлении положения или нет?

– Нет ещё…

– Достаточно. Всё ясно. Под трибунал пойдёте. Уведите…»

Павел потёр висок.

– А трибунал – в соседней палатке. Туда этого майора и завели вскорости, и полчаса не прошло. Да и там всё разбирательство – с полчаса. Как и что там говорили – не слыхал, но опосля двое командиров вышли за палатку перекурить и от них донеслось: «К расстрелу…», а один ещё добавил: «Этот уже семнадцатый»[28]. Во как… Только к небесам и остаётся взывать…

– Ты бы, земеля, на рассказы поосторожнее был, – подал со своей койки голос Матвей.

– Да, да, да… – меленько затряс головой Колычев-старший.

Когда после свидания с Матвеем Колычевы вышли на улицу, отец засуетился.

– Нинка, ты тово… В магазины загляни, из продуктов чего глянь, чего у нас в сельпе нету, но деньги шибко не транжирь! – сунул дочери пару червонцев, бережно добытых из-за пазухи, где хранил аккуратно завёрнутыми в тряпицу. – Пригородный у нас в шесть часов, на вокзале встретимся, коло виадука.

– А вы, папаня, куда?

– Много будешь знать… Не твово ума дело… И ты, тово, рот на городские картинки не разевай! Тут жулья – о-го-го!

Поспешил, озираясь, Гоха Колычев по известному адресу.

– Сообщение имею, – доложил вызванному дежурным незнакомому чекисту с кубарями в петлицах. Так, мол, и так: пораженческие разговоры ведёт в военном госпитале раненый боец Андриевский.

– А посиди-ка ты пока здесь, – завёл Гоху в маленькую комнатку рядом со столом дежурного чекист. – Пригляди за ним, – сказал дежурному, – пока я тут кое-какие справочки наведу.

«Справочки наводил» больше часа. Гоха постепенно наполнялся липким страхом, который окатывал мурашечным ознобом, наполнил живот поносным бурлением, заставил все мысли в голове по-тараканьи заметаться.

– Так, ты у нас на связи… – усмехнулся появившийся наконец чекист. – Теперь со мной будешь иметь дело. Желтов моя фамилия, запомни. Информацию по госпиталю мы проверим. Но должен тебе сказать, дядя, – разочаровал. Полистал я твои сообщения: информации хрен да маленько, мелкота деревенская, даже милиции неинтересная. А ведь ты, почитай, уже почти две пятилетки ты на связи. Списать бы тебя, по-хорошему, в расход… Чего взбледнул?! – рассмеялся чекист. – Я про уволить, а ты о чём подумал? Страшно? А как по твоим писулькам другим лоб зелёнкой мазали? Не снились они тебе? Жи-ви, разре-шаю… – протянул, продолжая кривить губы в усмешке. – Понадобишься – свяжемся.

Выскочив из управления, Гоха уже терпеть не мог, за ближайшим забором, еле успев сдёрнуть портки, блаженно опростался.

– Нет, вы посмотрите! В центре города! – взмыл к небу пронзительный женский крик. – Ты что творишь, засранец?!

Гоха бросил быстрый взгляд на крик, увидел в распахнутой створке окна бабью голову в папильотках, поддёрнул штаны и шмыгнул прочь под оглушительные вопли неугомонной мадамы.