Донос без срока давности

– Ну ты чудак-человек! Отпуск – это само собой! И по ранению положен, да и по делам твоим героическим. Вот заодно и подумаешь, с родными посоветуешься. Небось и зазноба заждалась? – подмигнул, улыбаясь, майор.

– Не без этого, – смутился Павел.

– Во-от. А после отпуска приходи в райвоенкомат, там тебе всё подробно обскажут. Лады?

– Лады.

– И славно. Ещё раз с высокой тебя наградой, герой! – Улыбчивый майор крепко пожал Павлу руку и, придерживая разлетающиеся полы накинутого на плечи халата, шагнул к дверям. У порога обернулся и ещё раз ободряюще подмигнул Павлу.

Вскоре Павла выписали, признали здоровым и годным к военной службе без ограничений. Понятно, что без промедления направил стопы в родное Татаурово. В родительском доме за первые дни почти полсела перебывало. Слушали Пашкины рассказы о боях в монгольской степи, бережно гладили медаль на новенькой гимнастёрке – при выписке из госпиталя экипировали по первому разряду! Вот только рассказчик вышел из Пашки плохой. Ничего такого героического и не рассказал. Мол, воевал, как все.

– Медаля всем не дают! – сурово вздел указательный палец дед Никодим. – А што соловьём не заливаца, так оно в саму точку.

Дед Никодим – личность боевая. Германскую прошёл, Георгия на грудь получил от самого генерала Брусилова. В Гражданскую тоже не в кустах за околицей просидел – партизанил в Николаевской и Татауровской волостях Читинского уезда, где особенно зверствовали семёновцы, части которых были брошены для подавления знаменитого Ингодинского восстания.

– Вот ты, Матрёна, со своими товарками всё у Пашки подробности выпытывашь… – гудел на кухне дед Павкиной матушке. – А – зазря! Война – дело кровавое и поганое. Вспоминать такое только у дурака желанье имеца. Это кто в обозе штаны протирал да подъедался – тех хлебом не корми – будет заливаца и всякие ужасти вываливать, быдто бы сам видал, сам в имя побывал. И чем далече от окопов был – тем больше про подвиги базлает. А боец справный – он молчун. Потому как смертоубийство поминать – последне дело. Чего хвалица-то? Как человечину шашкой рубал, как кишки на штык намотал? Хоть и вражина, а человек живой. Его ж от безысходности порешить приходица. Не ты его – так он тебя. Вот только это и спасат душу, а уж таким хвалица…

Дед Никодим под разговор сворачивал козью ножку угрожающих размеров, запаливал табачок и выпускал махряный клуб едучего дыма, на что мамка Матрёна, до того смиренно молчащая, разражалась набором таких проклятий, что дед шумно топал в сени, а оттуда на приступку крыльца. Сидел дымил, провожая взглядом низкие космы серых осенних туч, обещающих вскорости заряды снежной крупы.

Недели три маялся Павел раздумьями, а потом набрался духа и прикатил в Новую Куку, разыскал дом Колычевых, возник на пороге во всей красе – новенькое обмундирование, при медали.

– Картинка! – с завистью оглядел его Матвей. – А чё, не демобилизуют ещё?

– В отпуске, опосля вопрос решается. Предлагают на сверхсрочную.

– И чё ты?

– Не знаю. Брательники отговаривают. Колхоз-то у нас развернулся на всю мощь. Гремит на весь район. «Красный боец» – слыхал?

– Да мне как-то не до этого, – замялся Матвей. – Я тут на извоз подрядился, в артель. Живая копейка, не трудодней палочки. – С ехидцей глянул на Павла: – К нам-то покрасоваться?

– Да нет… – Павел перевёл глаза на сидевшую за столом напротив Нинку. Резко втянул воздух и спросил: – А как вы, Нина Георгиевна, смотрите на то, чтобы пожениться нам с вами?

Матвей молнией бросил взгляд на сеструху. Ожидал алую краску на щеках узреть, а у Нинки-то и жилочка не дрогнула. Посмотрела пристально на бравого гостя и с едва уловимой горечью в голосе сказала:

– Смотрю на такое предложение положительно, но и другое вижу. – И повела рукой в сторону притихших на печи, внимательно разглядывающих Павла ребятишек. – С таким приданым сгожусь?

Павел молча оглядел всю четвёрку. Двенадцатилетний Кешка сверлил враз ставшим враждебным взглядом, восьмилетняя Шурка крепче обняла подкатившегося к ней под бок пятилетку Николашку, насупленно обозревал гостя семилетний Ваня.

– Не твоё это приданое, – буркнул Матвей.

– Но уж что на шестнадцатом годе от мамки досталось – всё моё! – с вызовом проговорила сестра.

– А я что? Чужой с улицы? На тебе – дом, на мне – заработок.

– А поехали всем скопом в Татаурово! – выпалил Павел. – Там у нас избы пустые имеются, малость подшаманить – справное жильё. А? Матвей! Ну чего тебе эта артельщина? От наряда до наряда – зыбкое дело. А у нас работы – непочатый край! – Толкнул плечом, не спуская глаз с Нины. – Ну, коли не в колхоз, так на лесоразработки – зарплата там хорошая.

– С меня дровосек… – скривился Матвей. – Сам же знаешь…

– Ты чё, думаешь, там только на лесоповале пилой да топором? У них мастерские по ремонту тракторной техники – о-го-го, закачаешься!

– А как же твоя сверхсрочная? – прищурился Матвей.

– Так я чего и приехал.

Павел поднялся из-за стола, встал перед Ниной.

– Ежели пойдёшь за меня, я под ружьё не пойду. И эту ораву подымем сообща, и своих – тоже!