Донос без срока давности

Вот только тут увидел Матвей наползающую на сеструхины щёки алость.

– Шустрый какой… – тихо произнесла она, не поднимая на Павла глаз. – Когда придумал-то?

– Да я тебя как тогда увидал… – ответил Павел, совершенно не смущаясь обилием глаз и ушей в избе.

– А твои на это что скажут? – прошептала, ещё ниже склоняя голову, Нина.

– Да хоть что! А вообще они у меня с понятием. Но ежели как-то наперекосяк пойдёт – в обиду не дам и не отступлюсь! – Последние слова Павел произнёс с такой решимостью, что девушка всё-таки вскинула взгляд и как-то совсем по-другому, с удивлением и как бы вдруг открывшимся ей откровением, оглядела лицо Павла, игравшее желваками.

Конечно, ничего не решилось тем днём. Но когда на следующий день Павел уезжал, видел Матвей, как обнял тот у калитки Нину, как припала она к его груди, и понял, что заручился Павел её согласным обещанием.

До весны ничего не поменялось. А уж переговорено было у Матвея с Ниной – воз и маленькая тележка! Павел наведывался несколько раз. Судя по его уверенному тону, с понятием встретили родные его решение.

А в марте прикатил на добротной подводе.

– В общем, так! Избу выправил, места на всех хватит. Собирайтесь, чего рассусоливать!

Конечно, многое к тому времени уже обозначилось. Тётка Елена в отношении малых – Шурки и Николашки – упёрлась. И сама к ним прикипела, да и они за ней хвостиком.

– Мы у мамы Лены будем жить! – насупившись, заявила Шурка. – Ваньку-драчуна вон забирайте и Кешку, чтоб щелбаны свои не сыпал. А то накурится за баней, а как я про то маме Лене скажу – щёлкает больно!

– Да! – храбро выступил из-за сестрёнки Коляша. – У мамы Лены!

В общем, поехали в Татаурово Матвей и Нина с Кешкой и Ваняткой.

Дом и вправду оказался справным, с заново выложенной печью, с выкрашенными голубым с белым оконными наличниками. Во дворе – стайка и собачья будка, из которой к новосельникам неторопливо вышел, повиливая хвостом, лохматый Волчок, сразу обнаруживший в Кешке и Ванятке друзей.

А в апреле Павлу и Нине сыграли немудрёную свадьбу, чин-чинарём расписав в сельсовете. В январе сорок первого у Кешки и Ванятки появился громко гукающий племяш. Нарекли Владленом, понятно, в чью честь.

И вот что заметила Нина: подле Андриевских как-то посвободней ей дышится, как-то враз их в родню признала. Братья у Павла немногословны, грубоваты на вид, а работящи и в комсомоле сознательно состоят, в кружке «Ворошиловский стрелок» стрелковому делу обучаются. Батя Пашкин поначалу дюже суровым показался, а как затяжелела, так и шутканёт, и завсегда ведро с водой или бардой для свиней из рук выхватит: негоже, дочка, в твоём положении тяжести рвать. И становится Нине так хорошо, так радостно, что бегут из глаз слёзы. Сразу тятька покойный вспоминается: сколь ни перебирает в памяти Нина, а не может найти такого мгновения, когда бы её родной отец приголубил жалеючи или просто так… А уж народился Владик – так и вовсе праздник настал. Все-то с ним тетёшкаются, у всех-то он на виду. «Андриевскому роду нет переводу!» – гудит на завалинке дед Никодим. Господи, как хорошо!..

Матвей в колхозе не задержался. Завербовался по набору на Черновские угольные копи, осел в рудничном посёлке, в общежитии неженатой рабочей молодёжи. С большой тайной надеждой взялся навестить прежнюю госпитальную зазнобу Анютку. А её и след простыл. Подружки сказали, что приглянулась она черноглазому лейтенанту-танкисту, тоже раненному на Халхин-Голе. Поженились. А потом ушла танковая часть куда-то на запад.

Замкнулся в себе Матвей. И раньше бабы на него не заглядывались, а нынче и вовсе. Хоть и молодой, но хромый да смурной какой-то. Друзей тоже не завёл. Приятели-выпивохи подкатывали, но Матвей насчёт этого дела некомпанейский, потому и жил бобылём. Отпускные деньки и собранные в кучку отгулы тратил однообразно – к своим уезжал, в деревню. Там и отдыхал душой, рыбаля с Кешкой и Ваняткой гольянов на Жипкоше или рыбёху посолидней на Ингоде. Шахтёрскую свою получку делил пополам: тетке Елене в Куку – на Шурку с Николашей, сеструхе – на старших пацанов.

Когда загремела на западе страшная беда и страна встала под ружьё, на черновских углекопов наложили бронь. Хотя Матвею, белобилетнику, какая разница. Разве что отпуска и отгулы остались в прошлом. В общем, работал как все. Слесарил в мастерских по наладке подъёмно-транспортного оборудования.

А сеструха Нинка осталась одна с тремя пацанами на руках – своим полугодовалым да младшими братишками, благо четырнадцатилетний Кешка-Иннокентий уже ей подмогой был. Павла призвали осенью – укатил вскорости с эшелоном, а в декабре пришла похоронка: «Ваш муж ст. сержант Андриевский Павел Васильевич… в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 16 декабря 1941 г. похоронен: г. Калинин, братская могила. Командир батальона майор Второв».