Донос без срока давности

– Вы, гражданин Кусмарцев, вызваны мною для дальнейшего уточнения показаний по делу…

– Перский передал дело тебе?

– Ага, «передал»! – злобно повторил Фельдман, не зацепившись за тыканье Григорием. – И Перского твоего за жабры взяли!

– Чего это он мой?! – ощерился Кусмарцев. – Хорхорин его с собой привёз. Он, Врачёв, Каменев, Видякин – сам же знашь – все из хорхоринской команды. «Мой»… – не мог успокоиться Григорий. – Мордовал да заставлял клевету писать!

– Ладно, всё! – раздражаясь, хлопнул ладонью по столу Фельдман. – Перейдём к делу. Гражданин Кусмарцев, вы подтверждаете ранее данные показания?

– Нет, конечно, не подтверждаю!

– Ты… Ты что… – как подавился Фельдман.

– Слушай, Фельдман. Почти четыре месяца назад я написал заявление наркому на все палаческие действия Перского и остальной компашки и сказал тогда, что пока ответ из Москвы не получу – ничего больше не добьётесь, – отчеканил Григорий.

– Под «вышку» захотел?!

– Ты меня не пугай! Надоело в пуганых числиться! Лучше пусть меня расстреляют, но я буду честным перед партией и Родиной до конца!

– Ох-ох-ох! Сколько пафоса! Гер-рой! Да только жопа с дырой! – Фельдман выпрыгнул из кресла, подскочил к Григорию, костлявыми, цепкими пальцами ловко ухватил за ухо и с размаху ударил лицом о столешницу. У Кусмарцева из разбитого носа и лопнувшей губы запузырилась кровь. Он невольно плюхнулся на стул.

Фельдман брезгливо отшатнулся, достал из кармана бриджей носовой платок, тщательно вытирая пальцы, вернулся к своему месту за столом, уставленным помпезным письменным прибором каслинского литья, телефонными аппаратами, бронзовыми бюстиками Вождя и Железного Феликса и массой всевозможных канцелярских прибамбасов.

– Подбери юшку, герой! – издевательски захохотал, смахнул лишь ему видимую пушинку с гимнастёрки дорогого коверкота. – Тебя, Кусмарцев, бесспорно, расстреляют, – удовлетворённо рассматривая свою жертву, чуть картавя, сказал Фельдман. – И в этом, драгоценный, я тебе постараюсь помочь. Сделать это, Григорий Палыч… Ха-ха-ха! Что, давно так тебя не величали? Ха-ха-ха! Так вот, сделать это – как два пальца…

Он снова выскочил из-за стола, навис над Григорием, вкрадчиво зашептал в ухо:

– Твоя писанина в столицы даже на подтирку не годится. Бумагу напрасно переводишь… Пиши, пиши, недолго осталось… И показания твои мне на х… не нужны, хоть под каждой строчкой подпишешься, хоть сожрёшь их прямо здесь. Будешь показания жрать? А то давай… И воды налью – запивать… Ты что же думаешь, сволота, если ты ко мне от Перского попал, так сможешь вывернуться ужом? Подбери сопли, герой… Распрями свои, хе-хе, мужественные плечи… Уже давненько водочкой не баловался? Давненько… Вот и напряги свою отдохнувшую бошку, вспомни, какую установку дал беспощадным чекистским органам товарищ Сталин: с корнем выкорчёвывать врагов всех мастей! Ты часто пропускал занятия по политической подготовке, Кусмарцев, поэтому не усвоил учение товарища Сталина о том, что по мере строительства социализма, – издевательски ткнул указательным пальцем Григория в лоб, – классовая борьба становится более и более ожесточённой… Ай-яй-яй, Кусмарцев!.. Ну ничего… Мы подлечим твою память, подлечим…

Фельдман отошёл от Григория, бессильно опустившего голову на грудь, молодцевато прошёлся по кабинету, поскрипывая сапожным хромом, подровнял на краю стола стопку бумаг, поправил качнувшееся от его прикосновения увесистое пресс-папье, любовно провёл ладонью по кожаному бювару. Резво впрыгнул обратно в огромное, с высокой, инкрустированной спинкой кресло, уселся поудобнее и вперился в Григория глубоко посаженными глазами с жёлтыми белками переболевшего гепатитом человека. Заулыбался, обнажая неровные резцы:

– А я ведь обманул тебя, Кусмарцев!

Григорий поднял голову.

– Да, драгоценный ты наш! Обманул! Тебя не поставят к стенке. Ты же знаешь, мы давным-давно никого к стенке не ставим. Мы ставим врага на колени! И завершаем его подлое и мерзкое существование на земле свинцовой точкой в затылок! А ты обрадовался, что будешь стоять на высоком яру с гордо поднятой головой и ждать команды «Пли!». Нет, дружочек… В тёмном сыром подвале, на коленях, из нагана в затылок. И безымянно тихо закопаем. А если кто когда ненароком спросит, так ответ давно готов: в тюремном лазарете дух испустил… Тебе, Кусмарцев, какой диагноз прописать: сердчишко подвело или чахотка одолела?

Фельдман перевел дух.

– Да-с, героический ты наш! Неотвратим сей священный акт революционного возмездия. Неотвратим, как мировая революция! – Фельдман откровенно куражился, упиваясь собственным красноречием.

Григорий смотрел на чернявого сморчка и думал о том, насколько же прав был Ильич, писавший о способности подобных типов заболтать любое дело, умело примазаться к сильному, независимо от того, какие цвета этот властитель носит.