Читаем Донос без срока давности полностью

Куприн смотрел с презрением, сухо процедил, что написанные им, Кусмарцевым, жалобы и заявления будут изучены. Но спросил с издёвкой:

– Ложные показания, говоришь? А зачем писал? Где ж твоя революционная стойкость?

– Били…

– Что-то не заметно, чтобы били. Вероятно, мало… – Махнул рукой конвоиру: – Увести. В тюрьму его, в общую камеру…

Так Григорий «сменил место жительства» – из внутренней тюрьмы УНКВД перевезли в Читинскую областную, закинули в переполненную общую камеру первого корпуса.

И первым, кого встретил тут Григорий, оказался бывший сосед по отсидке в подвале управления, инженер Адамович.

– Григорий, этот ужас не кончится никогда. Тут столько понапичкано порядочных людей – голова кругом! Вон посмотрите, в углу лежит… Бывший директор совхоза, известный партизан Димов. Держали на непрерывном допросе сорок три дня! Я не преувеличиваю! Сорок три! И всё время били…

Димова Григорий знал – честнейший человек, в Гражданскую партизанской бригадой командовал, а до недавнего времени возглавлял совхоз УНКВД.

– …Когда его в камеру принесли, пришлось разрезать на нём валенки – распухли ноги, кожа лопнула от беспрерывного стояния. Димов поделился, что на него и других бывших партизан дал ложные показания некто Петелин, бывший эсер. Оклеветал многих – Толстокулакова, Читчеева, Якимова. А били Димова каты известные, – перешёл на шёпот Адамович, – Перский, Белоногов, сам замнач управления Крылов, а ещё лейтенант Новиков… А ещё, Григорий, тут у нас несколько дней был другой из ваших. Невелов. Знаете?

Как не знать – лейтенант госбезопасности Борис Невелов возглавлял иностранный отдел управления.

– Его Перский двенадцать суток допрашивал! – со страхом проговорил Адамович и, помявшись, выложил с виноватой улыбкой: – Невелов ему человек полста заложил!..

– Врёшь!

– Как на святом духу! Он сам про это в камере заявил.

– Ну, это ты уже хватил! – покачал головой Григорий. – Кто ж в таком сознается прилюдно!

– Истинный крест! – с обидой сказал Адамович. – Так, мол, и так: специально это делает, чтобы затянуть следствие, запутать побольше людей…

– Но ты сам подумай – какой ему в этом резон?

– Так он чего хотел-то: чтобы его в Москву забрали для дальнейшего следствия.

– И что, забрали его в Москву?

– Не знаю… – Адамович растерянно пожал плечами.

– И кого же он заложил, помнишь? Или он фамилии не сказывал?

– Сказывал. Многих не помню, лишь некоторых… Все ваши, чекисты. М-м… Андреев Владимир, Иван Дятлов, Бошкин Антон, Запороженко…

– Вот гад! – выругался Григорий.

– А ещё летом со мной сидел Блинов такой, вроде бы тоже…

– Знаю, – буркнул Григорий. – Оперуполномоченный Особого отдела ЗабВО по одиннадцатому мотомехкорпусу, сержант госбезопасности. – И снова поразился масштабом арестов. – Ну и что Блинов?

– Забрали его, – торопливым шёпотом рассказывал Адамович, – видимо, в чём был. Никаких вещей и принадлежностей у него не было. Даже подушка с одеялом досталась от Калашникова…

– Кто это?

– С Блиновым до меня в камере сидел. Юрисконсульт, по-моему, с Шубстроя. Его по весне так на допросах избили, что в камеру привели уже сошедшего с ума. Ничего не мог, под себя оправлялся… Потом забрали в больницу, но он там вскорости умер… Да-да, так и было. Это может подтвердить Сенчанский, он тоже в этой камере сидел…

И Сенчанского, бывшего начальника лагеря в шахтёрском поселке Букачача – правильнее сказать, Букачачинской колонии массовых работ – Кусмарцев тоже хорошо знал. Да, дела…

Загремел засов на двери, распахнулась с ржавым металлическим скрежетом.

– Заходим в камеру!

На пороге показалась сгорбленная тощая фигура. Дверь захлопнулась.

Новый обитатель камеры, подслеповато щурясь, заводил головой. Григорию лицо показалось знакомым. Ба! Да это же ещё один былой сокамерник – бывший директор треста «Зейзолото» Казанцев! Однако, отощал!..

– Казанцев! – окликнул его Григорий. – Идите сюда, свободная шконка имеется.

Казанцев вздрогнул и пошаркал на голос.

– Григорий Павлович! Не чаял снова увидеть! – В голосе даже какая-то радость прорезалась. «…твою мать! – выругался про себя Григорий. – Вот они, нынешние радости жизни!»

– Ну, рассказывайте новости. Откуда наш коллективчик пополнили? – обратился к Казанцеву, раскатывающему тощий и грязный матрац на обретённой шконке. – Что, так и тянется ваше золотовредительское дело?

Казанцев безнадёжно махнул рукой.

– Я теперь не одиночка-вредитель… Организатор подрыва всей золотодобычи на Забайкальской и Амурской земле… Это меня японцы на злодейство подвигли…

– Сознались?

– Битие определило сознание… Хлестали так, что на больничной койке оказался… А вот оттуда сюда, к вам…

Казанцев присел рядом с Григорием и наклонился к его уху:

– Палыч, ты знаешь, кого я в тюремной больничке повстречал? Белоногова!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза