Донос без срока давности

Вдруг ярко, как в волшебном фонаре, представилась картина: его, Григория, уже нет, он уже где-то в яме, среди других, щедро усыпанных хлорной известью трупов с размозжёнными затылками. А в кабинете начальника управления стоит, раскрыв папку, подтянутый и суровый, в немалом ранге, посланец из Москвы. Перед ним – в наручниках, без ремней, отчего фасонистые коверкотовые гимнастёрки выглядят балахонами беременных баб, – сам Хорхорин, его правая рука Перский, рядом – Фельдман, Новиков, Чепенко с Поповым… И суровый чекист из наркомата им зловеще: истинных солдат революции сгубили, сволочи! Достаёт из папки его, Григория, заявление и тычет им обосравшемуся со страху Хорхорину в рыло…

Картина поблекла. Чушь психическая! Никогда этого не будет. Одна шайка… всё оседает здесь, не покидая стен управления.

Медленно поднялся на ноги. Не обращая внимания на ставшую уже привычной боль, хромая, сделал пару шагов по каменному мешку. Уже машинально ставил ступни с опорой больше на пятки: опухшие пальцы ног по-другому ступать не позволяли. Где-то далеко по подвалу громыхнуло железо, раздались крики, потом всё стихло. Григорий с тоской глянул на тяжёлую дверь. Не выбраться ему отсюда. «Карающий меч революции беспощаден к врагам!» – вспомнился кумачовый лозунг, которым на двадцатилетие ВЧК – ОГПУ – НКВД был украшен стол президиума торжественного собрания. Кто они, эти враги? Недобитый кулак и вредитель-интеллигент, белогвардейская крыса с маузером и карабином в ононских увалах или узкоглазая японская рожа за зеркальным стеклом транссибирского экспресса? Нет, не полная обойма! В неё ещё – кровь из носу! – чекиста Кусмарцева вставить треба. Без него злодейский паноптикум неполон и блёкл. И он, выходит по всему, – самый опасный и коварный враг уже потому, что в славные чекистские ряды пробрался!..

Снова представился справедливый, но запоздалый столичный спаситель. Химера… Не сам ли он, Григорий, любит повторять: «Дыма без огня не бывает»? Любые перемены добела не отмоют… Залепили братцы-товарищи грязью и дерьмом по самую макушку… Небось вечерком привычно сдвинули стаканы за большой чекистский успех – разоблачённого собутыльника… Или каждый в одиночку хмельным пойлом давился?..

Любые перемены не отмоют… Случись чудо – выйди оболганный чекист Кусмарцев на вольный белый свет – и что? А за спиной – шепоток, а в синей папке личного дела – компрометирующая запись: привлекался… Волчий билет на остаток жизни. Неужто и впрямь времена фельдманов наступили?.. Крыса канцелярская, недомерок картавый! Отсиживался где-то, девок щупая, пока он, красный кавалерист Кусмарцев, рубился с беляками… Только ныне красный кавалерист на шконке, а жидовская харя гоголем расхаживает по персональному кабинету и не раздумывая бьёт в лицо кулаком, да с каким чувством превосходства! С какой уверенностью обещает «контре» Кусмарцеву пулю в затылок… А вот и шалишь, гад! Не получишь ты Кусмарцева!..

Пришедшее на ум не относилось к сиюминутному откровению. Давно уже задумывался об этом Григорий. Годы работы в «конторе» убедили окончательно: коготок увяз – всей птичке пропасть. Да и нет больше мочи терпеть изощрённые побои и издевательства в знакомых кабинетах. Дух не сломили – изуродовали тело. Каждый новый мучитель из числа старых сослуживцев и бражников норовит изобрести что-то своё: бить металлической портновской линейкой по пяткам; заставлять часами читать, держа на вытянутых руках, полупудовую, в латунном окладе Библию, изъятую на обыске у какого-то попика, – а опускаются с этой тяжестью руки – получи в зубы и дальше читай!.. Много таких изобретений у хозяев следственных кабинетов. Только раньше Григорий не замечал этой садистской смекалки, не трогало это. А как иначе с врагами, если упорствуют, суки?! И плевать ему было на всю эту «методу»… пока до него самого очередь не дошла… Хватит! Шиш вам с маслом и хером по мордасам!

Решительно стащил с плеч, кривясь и постанывая от боли, пиджак, бросил на шконку, стянул исподнюю рубаху. Снова опустившись на лежанку, принялся непослушными руками раздирать рубаху на мохрящиеся бязевые ленты. Крепко связывал их, скручивал жгутом, заплетая в подобие верёвки.

Всё это заняло часа полтора. Напоследок повозил верёвочной петлей по осклизлой плесени – «намылил». Колено трубы в правом углу у дверей заприметил давно. С краешка шконки, если узел на самом конце верёвки затянуть, – как раз, а труба выдержит – повисал на ней, проверяя.

Лихорадочно оглянулся на глазок в двери – показалось, что надзиратель подкрался. Нет, только показалось. Ну, всё… Прощай, Григорий Кусмарцев, аминь… Некстати, не вовремя в голове мелькнуло то, что беспощадно гнал от себя все эти кошмарные месяцы: как там они, жена, дочки?.. С остервенением выругался, протащил вонючую верёвку через голову, туго затянул петлю на шее и, зажмурившись, оттолкнулся ногами от шконки…

Свести счёты с жизнью Кусмарцеву не дал надзиратель. Вытащил из петли. Три дня Григорий провёл под неусыпным наблюдением, а 21 декабря его привели к новому начальнику управления.