Важным стал и еще один аспект дела Павлика Морозова — международный. Раньше газета «Нью-Йорк таймс» напечатала пессимистическую статью о праздновании пятидесятилетия подвига Морозова[272]
. А едва герой-доносчик подвергся публичной критике в советской печати, та же газета поместила статью своего московского корреспондента «Времена меняют положение святого сталинской эры»[273]. Судя по некоторым публикациям, удивленно сообщила американская газета, советская печать назвала Павлика Морозова, героя, вписанного в Книгу почета под номером 001, предателем.Почему на Западе следили за отношением властей к Павлику Морозову с нескрываемым любопытством? Дело вовсе не в персонифицированном мальчике-предателе, а в той государственной морали, которую он собой представляет. Если мораль внутри страны партийная, классовая, коммунистическая, то есть отличная от общечеловеческой, как сосуществовать с остальным человечеством? Другими словами, если в Кремле и около особая мораль, России нельзя доверять. Ни в глобальных вопросах, ни в мелочах. Ибо ложь классовому врагу, согласно такой морали, оправданна.
Не доносчики КГБ спасают страну, которая находится в состоянии кризиса, а многомиллиардные западные кредиты на развитие отечественной экономики, международная торговля и деловые договоры с Западом о разоружении. Таким образом, в глазах общественного мнения демократических стран экономическая помощь России зависела, если упростить ситуацию, от Павлика Морозова. Вот почему газета «Нью-Йорк таймс» и другие западные издания с удовлетворением сообщили о первом же проскочившем в советской печати намеке на отказ от морали, символом которой является Павлик Морозов. Вопрос ставился о будущем Российского государства. Если славить Морозова — этого будущего нет.
По горячим следам августа 1991 года, когда рухнул памятник Дзержинскому в Москве на Лубянке, толпа двинулась к монументу юного доносчика в парке его имени на Красной Пресне. Бронзового героя свалили и поставили на этом месте деревянный крест. На фото, опубликованном в газетах, автор этих строк появился на поваленном постаменте статуи мальчика-героя, на свержение которого потребовалось столько времени, сил и жертв.
После хлопот общества «Мемориал» дело об убийстве Павлика Морозова пересматривалось в 1999 году в Генеральной прокуратуре и Верховном суде России. К рассмотрению ФСБ подготовилась. Давно истек пятидесятилетний срок хранения секретных документов, и журналистов допустили к «Делу № 374», представляющему собой две папки. Оказалось, что первая папка состоит полностью из «откликов трудящихся» на публикации в газетах об убийстве Павлика. Во второй папке тщательно отобраны документы, которые не добавляют ни единой новой детали по данному делу. Российские газеты, радио, телевидение в основной массе дружно одобрили решение Генпрокуратуры и Верховного суда[274]
. Многие статьи оказались похожими на те, что публиковались в 30-е годы, даже липовые фотографии героя перекочевали в новую печать из сталинских времен.Поразительно, что безо всякого доследования «Определение Верховного суда» практически повторило постановление показательного суда в Тавде от 1932 года и признало четверых крестьян: деда, бабушку, дядю и внука — «обоснованно осужденными по настоящему делу и не подлежащими реабилитации». Раньше советские власти вместе с КГБ утверждали: Павлик донес на отца, что и вызвало месть деда. Потом они же заявили, что Павлик доносчиком не был. Но если Павлик не доносил, повис вопрос: зачем его убивать? Теперь тайная полиция и всегда согласные с ней органы суда и прокуратуры, замяв политическую суть дела, заявили о «бытовом убийстве». Еще в 1990 году Комиссия по реабилитации жертв режима официально признала, что все показательные процессы 30-х годов были вопиющим нарушением законности. И вот колесо истории опять повернули вспять.
И в 1999 году суд не вышел за пределы пресловутого «Дела № 374» об убийстве, состряпанного органами ОГПУ для показательного процесса[275]
. Единственное, что публично признал Верховный суд, так это простой факт: «дело возвращено» в Центральный архив ФСБ — туда, где его сотворили.Итак, накануне XXI века судебная система новой России вновь встала на защиту чести сталинского НКВД. Ложь еще раз узаконена. К сожалению, с тех пор как в 1983 году пошла в самиздат эта наша книга, новых независимых документальных расследований герасимовского дела не появилось. Почти все свидетели, показания которых мы записывали, ушли в мир иной. Улицы, парки, библиотеки сменили вывески, но не везде. Музей Павлика Морозова в деревне Герасимовке переименован на западные деньги в Музей коллективизации, а экскурсантов так и водят к ритуальному месту убийства. Россия — страна медленная. В конечном счете мы все исправляем, но чего нам стоят эти зигзаги?