Дополнительное расследование (т.2)

Страх Елены Николаевны был так велик, а воспоминания о золотозубом и его компаньоне так свежи, что она спросила с надеждой услышать положительный ответ:

— Они уехали?

— Нет... но... Одним словом, они под надежными замками, — сказал Облучков, и в его взгляде мелькнула поразившая Ситникову твердость. Это не была твердость металла или камня. То была твердость человеческой убежденности.

Ситникова прикрыла глаза. Ощущение было такое, будто разом лопнула невидимая проволока, безжалостно сковавшая ее тело и душу. Рыдания перехватили горло.

— Не надо, — жалобно попросил Облучков.

Елена Николаевна слабо указала рукой:

— Там... во дворе есть скамейка...

Они перешли улицу и оказались в глухой тени старых, почти упавших на землю кленов. Даже городской шум слышался отсюда похожим на гул далекого прибоя.

— Сегодня ими займется милиция, — после тягостного молчания произнес Евгений Юрьевич. — Но то, что она может выявить, по-моему, лишь часть того, что они содеяли... Я вынужден говорить языком юристов... Существует латентная преступность, то есть та, которую не может выявить правосудие, но которая существует... Скрытая преступность будет существовать до тех пор, пока мы будем молчать... Пока будем молчать и терпеть... Я, вы, кто-то еще... Вы должны, вы обязаны помочь правосудию... Ведь они... ведь вы... Нy, тот, с перебитым носом... Я видел у него золотую цепочку. Она же ваша?..

Ситникова перестала крепиться, и накопившиеся за последнее время переживания выплеснулись потоком слез. Всхлипывая и то и дело подавляя рыдания, она неожиданно для себя рассказала Облучкову все. И о Ефимове, и о Землянском, и о посещении ее квартиры «хозяевами» лука. Евгений Юрьевич слушал не перебивая, чертил пропыленным носком сандалии замысловатые фигуры на песчаной дорожке.

— Сигарета у вас есть? — обессиленно спросила Ситникова.

— Пожалуйста, пожалуйста, — спохватился Облучков, будто был уличен в скаредности.

Когда он протягивал пачку, Елена настороженно перехватила его взгляд. Боялась увидеть неприязнь или брезгливость, но в глазах Облучкова было лишь искреннее сострадание.

Он сидел и думал об одном. Вправе ли был выслушивать эту пропитанную невыдуманным горем откровенность? Лучше ли будет для этой потерявшей себя красивой женщины, если обо всем узнает милиция? Ведь начнутся допросы, очные ставки, потом обвинение, дело пойдет в суд... Ответа Облучков не находил. И поэтому чувствовал себя человеком, взвалившим непосильную ношу, но не имеющим возможности снять ее с плеч, устраниться.

Угадав его мысли, Ситникова положила ладонь на руку Облучкова:

— Спасибо... Сама бы я никогда не решилась идти в милицию... Теперь же... Устала я от всего... устала... Спасибо...

Облучков, так ничего и не решив для себя, поднялся:

— Простите... я пойду.

Ситникова вдруг поняла, что ничего не знает о нем. Чувствуя нелепость своего вопроса, все же спросила:

— Евгений Юрьевич... а вы кто? Внештатный сотрудник?

Облучков задумался:

— Я-то?.. Просто юрисконсульт... Гражданин как гражданин... Так уж получилось... извините...

52

Шелехов сам сел за руль и теперь гнал машину, изредка поглядывая на Абдухамида. Когда «УАЗ» остановился возле дома Обиджоновых, тот спохватился:

— В райотдел же заскочить надо!

— Без тебя обойдусь, — улыбнулся Шелехов.

Жизнь в райотделе, похоже, еще только начинала замирать. Одно за другим гасли окна. Из подъезда появлялись усталые, но оживленные сотрудники.

Дежурный встретил Шелехова довольной улыбкой:

— Вот теперь все собрались. Абдухамид, наверное, уже дома?

— Дома.

— Чай будете?

— Потом, — ответил Шелехов и, хотя кое-какие подробности появления Хакимджана были ему известны, спросил: — Он сам привел мальчика или на него уже вышли?

— Сам, — с удовлетворением в голосе ответил лейтенант.

— Он в ИВС?

— Да...

— Могу я с ним потолковать?

— Вообще-то он за прокуратурой числится...

Дежурный замялся:

— Я ночью улетаю, — просительно сказал Шелехов.

— Жалко, — огорчился лейтенант.

— Коллеги из областного управления помогли с билетом. Я уже и домой позвонил, — проговорил Виктор Григорьевич. — Дела накопились... Так как?

Дежурный оглянулся по сторонам, почему-то шепотом сказал:

— Ладно... если вы не очень долго. Идите в кабинет Абдухамида, сейчас приведут задержанного.

Рустам Турсунов вошел в кабинет боком, замер у порога. Шелехов отпустил выводного милиционера, указал рукой на стул:

— Присаживайтесь.

Рустам сел робко, словно боялся, что стул под ним рухнет. Шелехов уперся взглядом в его редеющую макушку:

— Как вам в голову такое пришло?

Об этом и почти теми же словами Рустама спрашивали сначала дежурный, потом начальник Уголовного розыска, потом начальник райотдела, затем самолично прибывший для его допроса прокурор района и, наконец, следователь прокуратуры, который ушел минут двадцать назад. И всем он отвечал, не думая и не желая ничего утаивать, стараясь хотя бы словами облегчить душу:

— Махмуд велел. Позвонил рано утром, сказал, чтобы я увез мальчика в горы.

— С какой целью?

— Чтобы Обиджонова прижать, чтобы прикрыл дело.

— А если бы он отказался?

— Махмуд велел ждать его до двенадцати, а потом...