Дополнительное расследование (т.2)

— Ох и кровожадный ты, Женька! В общем, все удачно получилось. Они как узнали, какую хохму для них приготовил Турсунов, заговорили наперебой... Психологический эффект...

Евгений Юрьевич сосредоточенно нахмурился:

— Турсунов — это та консервная банка, которую ты собирался вскрывать?

— Она самая, — ответил Шелехов и, опуская подробности, рассказал другу о командировке.

Выслушав, тот покачал головой:

— Что за люди?.. Наказание за эти махинации с луком не ахти какое, а они... Пытались скрыть одно преступление, натворили кучу более тяжелых... Не укладывается это у меня в голове, Виктор, не укладывается...

Облучков-старший, напряженно внимавший рассказу Шелехова, вспылил:

— Расстреливать таких гадов надо, а вы с ними цацкаетесь! Допросы, следствия разные! Денег государственных сколько на это уходит!

Шелехов задумчиво возразил:

— Существует понятие соразмерности наказания...

— Соразмерность, — скептически бросил Облучков-старший. — Он человека убил, ему десять лет дали и перевоспитывают...

Сын укорил его:

— Папа, как ты не понимаешь! Большинство из них уже сами пострадали от собственного преступления...

Облучков-старший хотел что-то возразить, но лишь с досадой махнул рукой. Наступившее молчание прервал негодующий звонок телефона. Шелехов подскочил, прижал палец к губам:

— Если жена, я уже ушел!

Евгений Юрьевич поднял трубку. Звонила действительно жена оперуполномоченного. Поздоровавшись, Облучков хитро сверкнул стеклами очков:

— Простите, это я его задержал... Да... Он?.. Передает, что уже ушел... Хорошо, постараюсь... Спокойной ночи...

— Сильно ворчала? — осведомился Шелехов.

— Велела обыграть тебя в шахматы.

— Серьезно?

— В отместку за ее ожидание, — улыбнулся Евгений Юрьевич.

Шелехов перевел дух:

— Доставай доску! Посмотрим, на что ты способен в настоящем деле!

1986 г.

Василий КУКУШКИН ЛОГОВО РЫЖЕГО КУРНА Повесть

1

Я стою у своей могилы.

На просевшем холмике дрожат под холодным ветром белые венчики осыпающихся ромашек, бронзовые шишечки на углах стандартной голубой тумбочки покрылись зеленоватой окисью, латунная пластина: «Здесь погиб студент Торошского нефтяного техникума Щербаков Сергей Петрович», — почернела, и надпись, старательно вырезанная неведомым гравером, кажется древней. Невольно представляю, как ребята в нашей техникумовской мастерской варили мне памятник из обрезков раскроя. Пирамидки, конечно, выточил Тагир Валиулин — единственный свидетель несчастья. До техникума токарил; в годы учебы не раз становился за станок, чтобы поскорее сделать полетевшую деталь.

Представляю, как рассказывал Тагир о том, что случилось в ту ночь неподалеку отсюда. Озираюсь, пытаясь определить место, от которого начались мои странные, почти фантастические приключения. Мысль о том, что все произошло в действительности, до сих пор кажется мне бредовой.

До родного Тороха — далеко. Не видно буровых вышек, не слышно мерного гула дизелей и тяжкого дыхания паровозов. За спиной круто обрываются скалы, на которых трепещут исхлестанные ветром однобокие лиственницы. У подножия скал гигантскими плитами залегли серые брекчии — угловатые обломки, миллиарды лет назад отторгнутые скалой-матерью. Впереди — ленивое зеленоватое море и камень, похожий на изваяние древнего божества, погруженного в воду по самые плечи.

Хорошо помню этот камень. Тогда мы расположились на ночлег совсем рядом с ним.

Пожалуй, с этого все и началось... Нет, не с этого. А с того, что нам с Тагиром захотелось пройти по берегу, природа и красота которого восхищали меня долгие годы. И еще началось с легенды. Вернее, с загадки, тайны: ведь многое из того, что стало легендой, происходило на самом деле.

2

В детстве я знал удивительного человека, который жил и работал в Торохе и умер года за полтора до Дня Победы. Звали этого человека Иваном Кондратьевичем Янжуло. Был он огромного роста, что-то около двух с половиной метров, в плечах — косая сажень в полном смысле этого определения. В полном смысле потому, что слишком высокие люди зачастую бывают узкоплечими и болезненными, издали кажутся неестественно долговязыми и даже уродливыми.

Иван Кондратьевич, несмотря на гигантский рост, выглядел коренастым и даже несколько приземистым. Помнил, что вместе с другими ребятами я бегал за Иваном Кондратьевичем с восторженным и отчаянным криком:

— Дядя Ваня идет! Дядя Ваня идет!

Внимание волновало Ивана Кондратьевича. Он краснел и смущенно улыбался, а иногда — шутки ради — забирался в котлован, где ребятня любила копать всяческие норы в красноватом песке, и высаживал нас, мальчишек, «на-гора» целыми охапками, вызывая восторг у детей и взрослых.

На войну дядя Ваня не попал: у него не было пальцев на обеих ногах. Их ампутировали еще тогда, когда Иван Кондратьевич партизанил на Севере. Попал к интервентам и ушел от них босиком по льду залива, притащив тяжелый пулемет.