Дополнительное расследование (т.2)

Работал Янжуло в Торохе рабочим механических мастерских. Не только тяжеловесные детали поднимал Иван Кондратьевич, случалось, ставил на рельсы и сошедший с пути паровозик узкоколейки. Потому-то в тяжелое военное время и выделили Ивану Кондратьевичу не одну, а две продовольственные карточки. И никто не возражал...

Больше я не встречал людей, подобных Ивану Кондратьевичу. И донельзя удивился, когда Тагир Валиулин сказал однажды:

— Вот ты о Янжуле толковал. А говорят, сын Согры был покрупнее. И в росте, и в силе тоже...

— Какого Согры? — удивился я.

В имени этом звучало что-то суровое, зловещее. В Сибири, куда отец со мной ездил в отпуск, согрой называют огромные болота, поросшие тальником, осокой и кундраком — мягким густым мхом, образующим целые ковры. По ночам в согре мигают загадочные огни, ухают невидимые птицы, зимой оттуда доносится тоскливая, жуткая песнь голодного волка...

— Совершенно не слышал о Согре, — растерянно сказал я.

— А ведь на побережье мыс есть такой — Согра, — отозвался Тагир. — То место, где стояло его зимовье.

Я представил себе карту нашего края. Мыса с таким названием на ней нет. Но ведь на карте не обозначена довольно большая долина Галайдика, прозванная так потому, что там некогда жил охотник Галайда. В окрестностях Тороха есть речка Сорокорожка, а на карте ее тоже нет. Потому вполне вероятно, что и мыс Согра имеется.

— Странная история с этим Согрой, — сказал Тагир. — Баек много, а где правда, где сказка — черт ногу сломит... Купец такой был... богатый... Отец рассказывал, будто богатства свои в этой глухомани спрятал, когда в отшельники подался вместе с сыном...

В тот момент меня эта история не заинтересовала, и я перевел разговор на что-то другое.

3

Закончилась практика. Предстояло полтора месяца работы над дипломным проектом. Целая вечность. Если хорошенько погнать — можно управиться и за месяц. Рассудив так, мы с Тагиром решили отложить дела на недельку, посмотреть незнакомые места, поохотиться. В тот же вечер отправились на автостанцию. До поселка Ковелан — самого отдаленного и последнего населенного пункта — добрались автобусом. Дальше начинались дикие, еще не освоенные таежные пространства. Мы старались держаться ближе к морскому берегу, шли через полосы кедрового стланика, лиственное редколесье, по песчаным линзам и зыбучим марям. В стланике там и сям порхали крикливые тупоклювые кедровки, посвистывая, пересекали путь веселые бурундуки. От земли шел сырой, теплый запах торфа и прелой хвои. Под ногами мягко пружинил рогатый белесый ягель, подрагивали крохотные бледно-розовые соцветья-шишки, от зарослей цветущего багульника тянуло дурманящим ароматом. Все это навевало покой и умиротворенность, и мы с Тагиром то вспоминали пока еще немногие и непродолжительные наши походы по родному северному краю, строили всяческие планы относительно удачной охоты, рассказывали друг другу слышанные от других таежные истории и постепенно припомнили и легенду об исчезнувшем Согре.

— А ведь мы идем как раз по тому побережью, где было его зимовье, — заметил Тагир. — Говорят, оно где-то за речкой Тиль располагалось. Там будто бы очень приметный камень есть — на идола похож.

— Может, доберемся?

— Обязательно доберемся, — согласился Тагир. — Времени у нас хватит.

4

На второй день нашего путешествия мы миновали небольшую, но довольно быстротечную Тиль. Переходя ее вброд, мы едва держались на ногах под напором течения.

Нас сильно удивило, что буквально перед нами против течения шел казавшийся бесконечным косяк корюшки. От зеленоватых с коричневым отливом спинок отливали радуги. Воздух пропитался запахом свежих огурцов — жировала сельдь, возле нее кормились круглоголовые нерпы и огромные скопища горластых острокрылых чаек.

За Тилью пошли совсем необжитые, дикие места. Чуть заметная тропка виляла, то подбегая к подножию скал, то устремляясь к берегу, и исчезала на сырой полосе отлива. И тогда мы шли наугад, искали ее, находили и теряли снова. Несколько раз мы отдыхали у водопадов, низвергавшихся с крутых прибрежных обрывов. Струи пенились и ревели, буруны стояли перед валунами и плитами, преграждавшими бег прозрачной воде. Встречались и тихие водопады, которые низвергались прямо из скал, будто это были не скалы, а каменные прохудившиеся резервуары.

К вечеру стали попадаться «непропуски» — места, где море вплотную подходило к скалам.

Мы шли короткими перебежками: в те промежутки, когда одна волна откатывалась, а другая еще не успела нахлынуть. Промокшими до нитки добрались до узкого распадка, поросшего россыпями тигровых лилий и розоватых метелок щавеля.

— Точка! — сказал Тагир. — Музыкальный антракт. Если не отдохнем сегодня — завтра вообще не поднимемся...

По краю распадка текла игрушечная, в метр шириной, речушка. В чистой, светлой воде темными молниями сновала рыба. Лучшего места для ночлега искать не приходилось: вода, рыба для ухи и приправа к ней оказались рядом.

Волнение на море постепенно стихло. Стало тепло и тихо — и все это располагало к отдыху, беседе у костра, успокаивало и умиротворяло.