Дополнительное расследование (т.2)

В мешке Тагира нашелся кусок частой сети. Не составило большого труда соорудить примитивный сачок, и через час у нашей палатки трепыхались пара гольцов и десятка полтора желтобоких тупоносых корюшек, какие встречаются лишь на Севере в мелких протоках.

С двух сторон к распадку подступали серые угрюмые скалы, и только в верховьях ручья просматривались заросли ольшаника. Побережье усыпало множество валунов. Большие и малые обломки скал намертво вросли в песчаное морское дно. Отшлифованные волнами до зеркального блеска, они скрываются под водой в часы прилива, а при отливе как бы медленно всплывают, обнажая пепельно-серые макушки, похожие на головы гигантских зверей.

— Смотри! — окликнул меня Тагир. — Эта громадина похожа на идола. Может быть, это и есть тот камень, который находится против согринского зимовья.

Очертания возвышавшегося над волнами кекура действительно напоминали каменного идола.

Даже беглый взгляд заметил бы сходство этой угрюмой глыбы с человеческой головой: гладкий, будто выбритый череп, соболиные хвосты наплывов-бровей, косые щели немигающих глаз. Плоский, расплющенный нос почти сливается с жесткой линией губ. Тяжелый подбородок прорезан складкой морщины.

Бесконечной древностью веет от сработанной природой каменной головы. Веками смотрят на холодное море мудрые и таинственные глаза. Веками видят они слоистые берега, остроугольные глыбы брекчий, косые изломы далеких хребтов.

Источенные солью и ветром плоские глыбы напоминают языческие жертвенники. Мне кажется, что предки людей, живших в здешних краях, поклонялись могучему творению природы. А теперь идол недобро и таинственно вглядывается в пустынный берег и словно чего-то ждет...

5

Палатку поставили поближе к морскому берегу. Здесь немного ветрено, и поэтому не так докучают комары. Кроме того, отсюда хорошо была видна зеленоватая морская гладь, над которой суетливо носились чайки, порой пролетали небольшие стайки уток, хрипло, словно простуженные кони, ржали гагары.

— Тут и пострелять можно, — сказал я.

— Конечно, — согласился Тагир. — Только сегодня не до охоты. Обсушиться надо.

Незаметно спустились сумерки, и на море появилась рябоватая, отливающая фосфором лунная дорожка. Мы устали за день и потому решили устроиться на ночлег пораньше, а завтра посвятить день обследованию долины, попытаться пройти дальше.

Беда пришла ночью. Налетела штормовой волной. Ничего не соображая, я кинулся к пологу палатки, откуда доносился тревожный голос Тагира. Едва я успел выскочить наружу, как меня сшибло с ног и больно ударило боком о скалу. Откуда-то сверху кричал Тагир:

— Сюда, Серега! Сюда!

Я ухватился за выступ скалы, пытаясь вскарабкаться выше, но камень был скользким, и руки сорвались. В тот же миг меня отбросило прочь, и волна поволокла меня от берега. Барахтаясь и захлебываясь, я попытался встать на ноги, но тотчас скрылся под водой, не ощутив дна.

Первое, что я успел сделать почти бессознательно, — это сбросить с себя капроновую куртку. Теперь можно было попытаться плыть.

Плавать я умел неплохо, как и большинство наших ребят. В Торохе частенько выбирались на небольшое озеро. Приходилось купаться и в бухте, и в речке.

Здесь, однако, было не озеро — меня как перышко кидало из стороны в сторону. К тому же небо затянуло тучами, и потому ничего вокруг, кроме угрюмых фосфоресцирующих отблесков волн, не было видно.

Все еще надеясь, что меня может выкинуть на берег, я боролся с волнами, коченея и теряя силы.

Постепенно привыкнув к темноте, я заметил неподалеку от себя огромный шевелящийся предмет, а приглядевшись, понял, что это гигантская, в два обхвата, ель. Комель ее, отягченный более плотной, чем вершина, корневой древесиной, был погружен в глубину, и ель плыла почти вертикально. С большим трудом мне удалось приблизиться к ней, ухватиться за ветку и взобраться на спасительный ствол.

Руки мои судорожно обхватили вершину, пальцы переплелись, и в таком положении меня продолжало мотать из стороны в сторону вместе с деревом и несло, несло невесть куда.

Боли я никакой не ощущал, лишь до тошноты кружилась голова. Временами я впадал в забытье, а приходя в себя, замечал, что руки мои как бы приросли к дереву. В душе теплилась надежда на спасение.

6

В таком полуживом состоянии меня носило, видимо, около суток. Я смутно помню, что был день и дождь, появилась жажда. Впадая в забытье, я чувствовал, что все пью и пью какую-то солено-горькую жидкость. После очередного обморока я скорее почувствовал, чем увидел, близость берега. Мое спасительное дерево не двигалось, а лишь слегка покачивалось, колеблемое небольшими волнами. Совсем рядом громоздились серые отвесные скалы. К одной из этих скал прибило ель, и она зацепилась за валуны корневищами.