Дорога домой

Любимые игрушки Пакса в углу, на одеяле, где лис любил спать. Ошейник на подоконнике. На комоде выстроились в ряд бейсбольные призы; рядом – наручные часы, которые Питер никогда не носил, и бейсболка, которую он почти не снимал; за зеркало заткнуты старые билеты на матчи; на полу смятые исписанные листки – школьные задания. Стол, настольная лампа в форме ракеты. Последний глоток апельсинового сока, недопитого в то последнее утро прошлой весной, засох и превратился в бурый диск на дне стакана.

Всё это – с тех времён, когда он был просто нормальным ребёнком, глупым нормальным ребёнком, который думал, что после смерти мамы ничего хуже быть уже не может.

Он выдвинул ящики комода, распахнул дверцы шкафа, потом со стуком задвинул и захлопнул обратно, чтобы не видеть глупую дурацкую одежду, которую носил тот глупый нормальный ребёнок.

Он упал на свою кровать. Обхватил себя руками, чтобы сердце не вырвалось из груди, удержалось.

Когда мама умерла, отец ходил по дому и собирал все её вещи, чтобы выбросить, чтобы ничего не осталось. Питер таскался за ним следом, не понимая: как можно хотеть избавиться от этих вещей? Теперь – понял. Вот теперь он очень хорошо всё понял.

Может, сжечь это всё? Развести большой костёр и спалить всё, что напоминает о прошлой жизни?

Он вышел на двор. Вот прямо здесь и устроить костёр. Сложить хворост – после зимних бурь кругом полно сухих веток, – подбросить сена, а когда займётся, сжечь сначала все одёжки, потом…

Питер поискал в сарае – да, вот она, канистра с жидкостью для розжига, на стеллаже, на верхней полке. Он стянул её вниз; звякнул упавший с полки нож.

Питер поднял его. Почти брат-близнец складного ножа, подаренного ему Волой, – того, что сейчас лежит у него в рюкзаке. На миг он пожалел, что не может показать ей этот, другой нож. А в следующий миг – что не может спросить отца, откуда этот нож взялся и почему он, Питер, никогда его не видел.

Он отогнал эти мысли прочь. Щелчком откинул лезвие. Оно зазубрилось и затупилось, и всё же это был красивый нож.

Но Питеру нравился нож Волы. Тот самый, который он в прошлом году взял с собой в путь. И которым сделал себе надрез на ноге, а потом размазал каплю крови – нарисовал лиса в прыжке: так он поклялся, что найдёт Пакса. Шрам остался до сих пор. Иногда он начинал чесаться, и Питер думал, что это комар залетел под штанину, и закатывал джинсы, искал укус – но видел только тоненький серпик шрама: это чтобы помнить.

А теперь он хотел забыть.

Питер защёлкнул нож. И тут же, прямо в полутёмном сарае, исполнил своё наказание. Представил три раза подряд, как он сталкивает камень на вход в нору.

Воспоминание о лисьей клятве на крови оказалось слишком цепким. Наказание действовало плохо. Здесь, в старом доме, где он жил с Паксом, оно вообще почти не действовало.

Но он знал, что́ подействует. Наказание с новой финальной сценой – сценой, вообразить которую ему вечно не хватало духу. Отец сказал, что надо было помочь лисёнку умереть безболезненно, и сам наверняка взял бы ружьё: раз – и всё. Ружьё не годится, Питеру ведь тогда было всего семь. Но, может, у него хватило бы сил приподнять тяжёлый камень и сбросить прямо на лисёнка. Мгновенная смерть. Так было бы гораздо гуманнее.

Когда он мысленно это проделал, к горлу подкатила жёлчь. Он выплюнул её, сжал зубы и повторил наказание. Так и надо, уходи, не оглядывайся.

Он вытер глаза и повторил. И ещё раз.

Но и трёх раз оказалось недостаточно.

Есть вещи, которые нельзя просто взять и обойти стороной, сказала Джейд. Через них надо пройти. Туда, а потом обратно.

И тут Питер со всей ясностью понял, что это значит. Это значит, что он должен вернуться к развалинам верёвочной фабрики. На то место, где он отпустил Пакса, на то место, где простился с отцом. Сегодня он переночует в своём доме – пройдёт через это. А завтра с утра отправится к старой фабрике и там заново переживёт свою утрату. Пройдёт через неё и выйдет обратно. И тогда сможет наконец начать всё сначала.

31

Пакс лежал в укрытии под пихтой, обвившись вокруг дочери. Любое движение причиняло ему боль. Дочь жалобно поскуливала – он понимал, что и у неё ноют ушибы.

Всё заживёт, нужно только время. Время и покой. Скоро, когда догорят зажжённые людьми огни, они с дочерью двинутся на запад, в Широкую Долину, а там повернут на север – домой, к Игле. А пока что они отдохнут, постараются лежать не шевелясь, разве что будут выбираться к реке попить, но это всего несколько шагов.

Однако дочь не могла лежать не шевелясь. Она ворочалась и металась, от этого ей было ещё больнее; она раздражалась, и Пакс никак не мог её отвлечь.

Пока не объяснил ей, где они сейчас находятся.

Мы очень близко к тому месту, где я жил с моим мальчиком.

Дочь замерла.

Не опасно?

Мой мальчик не опасен. Он делил со мной дом.

Тут ей стало любопытно.

Логово? Как у лис?